Алли это проявление заботы не понравилось ещё больше, чем слизь, сочащаяся из всех отверстий МакГиллова тела. Монстр поднёс свою облезлую клешню к лицу девочки и одним пальцем приподнял её подбородок. Алли бросила взгляд на этот палец — разбухший, огромный, бледно-лиловый, словно дохлая рыба, три дня провалявшаяся на солнце — и отпрянула.
— Я тебе противен, — сказал МакГилл.
— А разве ты не этого добиваешься? — ответила Алли.
Она ещё в самом начале поняла, что монстр страшно гордится своей тошнотворной внешностью. Он прилагал все усилия, чтобы выглядеть как можно более отталкивающим, и всё время выдумывал новые способы, как бы стать ещё мерзее. Но как раз в этот момент, казалось, произведённое впечатление его не обрадовало.
— Руки у меня слишком грубые, — сказал он. — Наверно, стоит выработать более мягкое прикосновение. Учту.
Алли еле удержалась, чтобы не воззриться на него в изумлении. «Ой, вот только этого не хватало! — подумала она. — Уж не влюбился ли он в меня?» Она не относилась к числу девушек, способных с пониманием отнестись к подобным вещам.
— Не пытайся меня очаровать, — буркнула она. — «Красавица и чудовище» — эта сказка не про меня, понял?
— И не собирался! Просто пришёл узнать, не задумала ли ты прыгнуть через борт.
— С какой стати мне прыгать?
— Иногда так случается, — ответил МакГилл. — Некоторые члены команды, бывает, сигают в воду. Считают, что провалиться в центр Земли — это лучше, чем служить мне.
— Может, они и правы. Ты не хочешь отпустить моих друзей, на мои вопросы не отвечаешь… Кто знает, наверно, мне было бы лучше там, внизу.
МакГилл покачал головой.
— Ты говоришь так, потому что понятия не имеешь, что это такое. А я знаю.
Он замолчал. Его глаза, которые, казалось, никогда не смотрели в одном направлении, сейчас, похоже, сосредоточились на чём-то далёком, никому, кроме него не видимом.
— Сначала будет вода, — прервал он молчание, — потом дно, земля. Потом скальная порода. Там мрак и холод, а в теле у тебя — камень…
Алли вспомнила, как Джонни-О чуть было не вогнал её в землю, вспомнила это жуткое ощущение — земля и камни, наполняющие её тело. Вот уж чего бы ей ни за какие коврижки не хотелось бы испытать вновь!
— Гравитация тянет тебя вниз, и ты чувствуешь, как растёт давление, — продолжал МакГилл. — Становится всё жарче. Так горячо, что живое тело этого не выдержало бы. Камень вокруг раскаляется докрасна. Начинает течь. И ты чувствуешь этот жар — он должен бы спалить тебя дотла, но этого не происходит… Тебе даже не больно, потому что ты не способен ощущать боль. И всё равно — огонь, он сжигает тебя… Ты просто сходишь с ума. Ты ничего не видишь, кроме расплавленной породы, сначала алой, потом белой от жара. И это всё. Свет, и жар, и бесконечное падение — вниз, вниз, вниз…
Алли хотела остановить его, попросить, чтобы он замолчал, но не смогла: ей было невыносимо это слышать, и в то же время она понимала, что должна выслушать его. Ей необходимо было знать то, о чём он рассказывал.
— Ты тонешь долгие-долгие годы и время от времени натыкаешься на других, — продолжал МакГилл. — Чувствуешь их присутствие; слышишь голоса, приглушённые расплавленной породой. Они называют свои имена — те, кто помнит. Проходит ещё лет двадцать, и ты попадаешь в место, где пространство настолько плотно набито духами, что ты останавливаешься. И как только это происходит, как только ты перестаёшь двигаться — тогда начинается ожидание.
— Ожидание чего?
— А разве не ясно?
Алли не осмеливалась даже допустить мысль о том, чтó он имеет в виду.
— Ожидание конца света, — сказал МакГилл.
— Свету… придёт конец?
— Конечно, придёт. Не через миллион лет, не через сотню миллионов. Может, даже и не через миллиард. Но в конце концов солнце умрёт, Земля превратится в пыль, и все, кто провалился в её ядро, разлетятся по вселенной. Ведь гравитации больше не будет, ничто удержит Послесветов вместе… Так и будут носиться в пространстве…
Алли попыталась вообразить себе это ожидание — целый миллиард лет! — но не смогла.
— Это ужасно!
— Нет, не ужасно — возразил МакГилл, — и оттого всё это гораздо хуже, чем просто ужасно.
— Н-не понимаю…
— Видишь ли, когда ты попадаешь в центр Земли, то забываешь, что у тебя есть руки-ноги — они тебе больше не нужны. Там они ни к чему. Ты становишься чистым духом. Вскоре не можешь отличить, где кончаешься ты и начинается планета Земля. А ещё через некоторое время ты вдруг обнаруживаешь, что тебе всё равно. Ты сознаёшь: твоё терпение настолько безгранично, что его хватит до конца мира.
— Вот, наверно, почему говорят: «Покойся в мире»… — прошептала Алли.
Великая милость вселенной состоит в том, что на заблудшие души, которые только и могут, что бесконечно ждать, нисходит вечный покой. Что-то сродни ему обрёл Любисток в своей бочке.
— У меня бы точно терпения бы не хватило, — вздохнула Алли.
— И у меня не хватило, — отозвался МакГилл. — Поэтому я продрался обратно на поверхность.
Алли в изумлении воззрилась на своего собеседника, взгляд которого уже больше не был устремлён в далёкое ничто. Оба глаза МакГилла смотрели теперь прямо на неё.
— Ты хочешь сказать…
МакГилл кивнул.
— Это заняло больше пятидесяти лет. Но я страшно рвался на поверхность, а когда чего-нибудь очень хочется, можно горы своротить. Никому ещё этого не хотелось так страстно, как мне; я единственный, кто побывал в центре Земли и вернулся обратно. — Он бросил взгляд на свои безобразные клешни. — Мне помогло то, что я вообразил себя монстром, прогрызающим и прокапывающим себе дорогу из недр наверх, и когда я достиг поверхности, оказалось, что я действительно им стал. Стал чудовищем. И желаю им оставаться и впредь!
Хотя в ужасающем лице МакГилла за время его рассказа ничто не изменилось, Алли могла бы поклясться, что он теперь выглядит немного по-другому…
— Почему ты рассказал мне об этом? — спросила она.
МакГилл пожал плечами.
— Мне почему-то захотелось, чтобы ты узнала. Думаю, ты заслужила небольшую толику правды за помощь, которую оказываешь мне.
Несмотря на то, что нарисованную МакГиллом картину радужной никто бы не назвал, Алли всё же стало немножко легче. Словно во мраке зажёгся огонёк.
— Спасибо, — сказала она. — Ты проявил настоящую чуткость.
МакГилл вскинул голову.
— Чуткость?.. Как думаешь, это можно расценивать как бескорыстный поступок?
Алли кивнула.
— Да, думаю, можно.
МакГилл показал в улыбке все свои гнилые зубы вместе с чёрными дёснами.
