При этом возникает необходимость обращения к традициям западно-русской историографии, представители которой, в частности А. И. Миловидов, долго и плодотворно изучали событийно насыщенную деятельность М. Н. Муравьева в Северо-Западном крае. Представляется, что сочетание двух подходов, современного, связанного с изучением проблем «внутренней колонизации», и традиционного, западнорусского, позволит выработать научное понимание проблем, связанных с деятельностью М. Н. Муравьева по усмирению и реформированию Северо-Западного края в 1863–1865 гг.
Начнем с того, что отношения, сложившиеся между польско-католическойэлитойирусско-православным населением после присоединения этого региона к Российской империи, определяют существование такого регионального явления, как «внутренний» колониализм. Методологию исследования этого явления предлагает А. Эткинд, для которого определяющим моментом в понимании феномена «колониальной ситуации» является отношение к знакам различий, конституирующим власть. С точки зрения А. Эткинда, колониальная ситуация базируется на культурной дистанции между теми, кто обладает властью, и теми, кто подвергается эксплуатации. Нет культурной дистанции — нет колониальной эксплуатации. Эта дистанция маркируется разными средствами: расовыми, этническими, лингвистическими, религиозными, юридическими − одним словом, культурными
[56].
В данном случае различия между господствующим польским дворянским меньшинством и крестьянским православным большинством носили сословный, конфессиональный, культурный и этнический характер. Существование указанной культурной дистанции между польско-католической элитой и эксплуатируемым русско-православным большинством позволяет охарактеризовать Северо-Западный край как регион, имевший признаки внутрироссийской польской колонии.
Это был особый тип колониального господства, воссозданный самим российским государством, при котором польско-католическая элита, не обладая политической властью, получила легальную возможность экономически эксплуатировать русское (белорусы и малороссы) православное большинство и держать «господствующее» православие на западных окраинах империи в «униженном» положении
[57].
Легитимность социально-экономического и культурного господства польской колониальной элиты имела своим законодательным источником власть российского императора. Уникальность ситуации заключалась в том, что в качестве субъекта колониальной эксплуатации на территориях, присоединенных от Польши, выступала не российская имперская администрация, а туземное польско-католическое дворянство. В этой связи можно говорить о существовании такого регионального феномена, как туземный польский колониализм, политически зависимый от Российской империи.
Иосиф Семашко, митрополит Литовский и Виленский
Объектом колонизации и экономической эксплуатации являлось, в свою очередь, русское православное крестьянство, или по определению митрополита Иосифа Семашко, «население русское, белорусского или малороссийского наречия»
[58]. Культурная дистанция, маркировавшая крепостническую эксплуатацию русского крестьянства Северо-Западного края, ясно осознавалась и российской общественностью, и российской бюрократией.
Вот как, например, осмысливалась колониальная специфика этого региона империи автором статьи, помещенной в газете «Северная почта»: «Крестьяне этого края, сравнительно с крестьянами великороссийских и малороссийских губерний, остались и до последнего времени в исключительном положении. Крепостное право не могло не казаться им тяжелее, нежели в других частях России, так как оно вышло из насильственного покорения их чужеземцами, и так как над ними удержалась личная власть владельцев, чуждых им по племени, по языку и большей частью по религии, владельцев, которых прежнее безграничное самоуправство неизгладимо сохранилось в преданиях отцов их и в их собственной памяти»
[59].
Указанные представления о колониальном характере отношений, которые сложились в Северо-Западном крае, разделяли не только публицисты и историки славянофильского и западно-русского направления
[60]. Подобные взгляды были характерны и для представителей российской имперской администрации. Среди них следует назвать виленских генерал-губернаторов М. Н. Муравьева, К.П. фон Кауфмана, попечителя Виленского учебного округа И. П. Корнилова, губернаторов П. Н. Шелгунова, В. Н. Веревкина и др.
