Если же говорить об использовании данных статистики в пропагандистских целях, то следует отметить, что российская сторона пользовалась ими вполне обоснованно и рационально. Собранные статические данные убеждали и правительство, и российское общество в том, что лозунги сословно-конфессионального ирредентизма, а затем и восстания 1863 г. с целью освобождения Польши в границах 1772 г., не имели под собой ни этнических, ни конфессиональных оснований. Следовательно, носили политически враждебный, сепаратистский характер. Становилось очевидным, насколько необоснованными являлись претензии сравнительно немногочисленного польского дворянства установить свое политическое господство над обширными территориями Западной России с исторически преобладающим русско-православным населением.
Глава 4. «Терпимое» католичество и отношения колониального господства
4.1. Православие и католичество в Северо-Западном крае: особенности взаимоотношений
Ведущим фактором, который влиял на формирование культурной дистанции, определявшей в свою очередь содержание и специфику колониального господства польской элиты, являлось католичество латинского обряда. Конфессиональная маркировка существовавших в крае колониальных отношений, нашедшая свое символическое выражение в многочисленных костелах, часовнях и крестах на перекрестках дорог, была неразрывно связана с представлениями о польской идентичности края.
Православие, численно преобладавшее в Гродненской, Витебской, Минской и Могилевской губерниях, по ряду причин не могло достойно соперничать с католичеством ни в социальном, ни в религиозно-символическом смысле. В отношениях с Римско-католической церковью православие оказалось в положении «обороняющейся стороны». Исторически возникшая ещё во времена унии проблема латино-польской экспансии была весьма болезненной для православного духовенства. Ксендзы, ощущая мощную экономическую поддержку доминировавших в крае польских помещиков, развернули активное костельное строительство, продолжавшееся до начала 1860-х гг. Только с 1854 по 1863 г. в Северо-Западном крае было построено 399 новых костелов даже там, «где кроме ксендза и пана не было католического населения»
[151].
Исходя из мотивов религиозно-охранительного характера, православная иерархия и духовенство в нарастающей силе и влиянии польского католицизма усматривали серьезную угрозу для интересов «господствующей Церкви» и «русской народности» края, состоявшей из белорусов и малороссов
[152].
Ревностным защитником интересов православия и «русской народности» в Северо-Западном крае выступал в этот период митрополит Литовский и Виленский Иосиф Семашко
[153]. Будучи убежденным и последовательным противником польского ирредентизма, митрополит Иосиф в феврале 1859 г. обратился к императору Александру II с письмом, в котором в корректной форме обосновывал неправомерность польских притязаний на западные губернии империи и призывал усилить интеграцию этих губерний с Россией
[154].
После политических волнений в Царстве Польском и Северо-Западном крае, в декабре 1861 г., митрополит Иосиф издал особое предписание всем благочинным церквей и монастырей Литовской епархии, в которую входили три губернии: Ковенская, Виленская и Гродненская. Впоследствии это предписание было опубликовано во втором номере «Литовских епархиальных ведомостей» за 1863 г., когда его основные положения в связи с начавшимся польским восстанием приобрели особую актуальность.
Предостерегая православное духовенство от поддержки «чуждых» им польских и униатских интересов, владыка Иосиф писал: «Злонамеренные люди сеют неправду и между православными, стараясь совратить их с пути истины, смущают их ложными вестями и внушениями. Эти воззвания и внушения сколько дерзки, сколько же и невежественны. Нам указывают на Польшу, но какое нам дело до Польши? Мы — русские, дети бесчисленной русской семьи, потомки св. Владимира, — мы родились в России, присягали на верность русскому царю.
Нас стращают поляками! Не потому ли, чтобы напомнить нам вековые страдания наших отцов, присоединившихся было доверчиво вместе с Литвой к Польше? … Нам указывают на униатскую веру! Как будто была или даже могла быть какая-то униатская вера!? Не была ли уния лишь коварной приманкой для отклонения отцов наших от России и от истинно православной Восточной Церкви!? Не была ли эта злосчастная уния орудием тяжких терзаний и гонений в течение трехсот лет, пока мы, потомки гонимых, не обрели, наконец, тихого пристанища на лоне России и своей матери Православной церкви!»
[155].
Это негласное окружное послание владыки Иосифа укрепило уверенность духовенства и мирян Литовской епархии в незыблемости церковной и политической позиции духовной власти. Твердое слово архипастыря было призвано убедить воссоединенный церковный народ в необходимости неуклонно сохранять единство Церкви и верность Российскому престолу в самых сложных политических обстоятельствах.
Настойчивость митрополита Иосифа в противодействии усилению польско-католического влияния в крае не встретила понимания у генерал-губернатора В. И. Назимова, который старался в это время избегать всякого повода «раздражать» римско-католическое духовенство
[156].
Следует напомнить, что православное духовенство хранило память об исторических обидах, которые нанесли им католики, — латиняне и униаты — во времена существования Речи Посполитой. В этот период местное православие лишилось многих храмов, монастырей, пережило дискриминацию, унижения и гонения, которым подвергались духовенство и миряне со стороны униатов и воинствующего польского католичества
[157].
