Подпольное «правительство» в своих воззваниях к православному духовенству Северо-Западного края «именем Польши» обещало «полную свободу и равенство перед лицом закона», «покровительство» и сохранение за священниками их приходов. Например, в листовке, обращенной к воспитанникам Литовской духовной семинарии, содержался призыв взяться за оружие и выступить «на брань за отечество, за права человечества, попранные бесчестно тираном, за свободу вероисповеданий, за свободу церкви вашей». В этих воззваниях отечеством православного духовенства и его паствы называлась Польша, а Северо-Западный край именовался «землей польской».
Тем же священникам, которые сохраняли верность российской монархии и считали своим Отечеством Россию, руководители восстания грозили суровым наказанием «по всей строгости закона». Законопослушных священников польские пропагандисты демагогически называли «слепыми орудиями царского деспотизма», «устрашенных гнетом московского насилия», которые «отреклись от отечества и подняли открытый бунт против него»
[257].
«Вы согрешили, братья, — говорилось в другой прокламации к православному духовенству, — помните же, что вас ждет наказание. … ибо месть поляков за святую веру ужасна. … Помните, братья, что настала минута мести за ваши преступления и казни за грехи ваши»
[258].
Таким образом, политическая пропаганда повстанцев и ксендзов стремилась внести разобщение и вражду в среду православного духовенства и мирян, и с помощью методов «кнута и пряника», «разделяй и властвуй», заставить их изменить законной российской монархии, Православию и встать на сторону восставшей колониальной элиты
[259].
Сущность идейно-политических манипуляций, к которым активно прибегала польская пропаганда, заключалась в том, чтобы убедить православное духовенство и западно-русских крестьян в правомерности убийства русских солдат во имя освобождения Польши. Иными словами, следовало использовать православное население в качестве средства для разрушения своего единоверного российского государства во имя восстановления государства иноверного и иноэтничного. Согласно этим замыслам, духовенство и крестьяне, принадлежавшие к «господствующей» Церкви, должны были восстать против своего священноначалия и православного царя-освободителя, чтобы получить землю и «свободу вероисповедания» от восстановленной католической Польши.
Восстановление власти польского государства над русским населением Северо-Западного края должно было политически компенсировать дворянству утрату власти над личностью крестьянина, которую давало крепостное право, отмененное в 1861 г. императором Александром II. Для римско-католического духовенства освобождение Польши и присоединение к ней «забранного» Северо-Западного края означало восстановление прежнего господствующего статуса, которым оно обладало в Речи Посполитой. Решительным поражением Православия в крае должно было стать восстановление упраздненной в 1839 г. Греко-католической церкви.
Широко используемые в пропаганде подстрекательские призывы к защите «гонимой» католической веры и лозунги восстановления унии ставили своей целью торжество сословно-этнических и церковных интересов польского дворянства, шляхты и римско-католического духовенства. В этом польском восстании православному населению Северо-Западного края отводилась роль послушного инструмента для достижения чуждых ему социально-политических и церковно-этнических целей.
Однако в религиозной составляющей восстания пропагандистская ставка на такие факторы, как униатский и православный, оказалась политически проигрышной. Религиозный соблазн унии, на который рассчитывали ксендзы и «красные» пропагандисты «Мужыцкай праўды», не вызвал у духовенства и крестьян желания отступить от Православия и проливать свою кровь за восстановление Польши. Православное население, большинство которого составляли воссоединенные униаты, не только не поддержало восстание своих колониальных угнетателей, но и приняло участие в его подавлении.
Таким образом, взятые в совокупности социальные приманки и униатские соблазны польской пропаганды, призванные спровоцировать безоружных православных крестьян на самоубийственную борьбу с российскими войсками, оказались политически бездейственными. Восстание не только не вышло за канонические границы Римско-католической церкви, но и не получило массовой поддержки среди крестьян-католиков Северо-Западного края.
5.4. Социальный состав участников восстания в Северо-Западном крае
Главной социальной силой восстания было российское дворянство «польского происхождения». Об этом свидетельствуют данные, которые приводит советский историк В. М. Зайцев, использовавший в своей работе такой базовый показатель, как количество репрессированных, характерное для каждого из сословий Северо-Западного края.
По подсчетам этого исследователя: «На долю дворянского сословия, составлявшего 5,99 % населения Литвы и Белоруссии, приходится свыше 62 % всех репрессированных или один репрессированный на 43 человека…. Представители численно преобладающего крестьянского сословия составляют 22, 36 % всех репрессированных, а мещанского, второго по численности среди населения — 5, 72 %. У крестьян один репрессированный приходится на 1051, а у мещан — на 758 человек мужского пола»
[260].
Данные исследования подтверждаются свидетельствами представителей российской администрации, которые непосредственно занимались вопросами подавления польского восстания и реформирования края
[261]. Вот, например, как писал о роли «панов и шляхты» в восстании 1863 г. генерал-майор А. Л. Потапов в мае 1865 г.: «Участие их в последнем мятеже, фактически доказанное, единодушно и громадно. За весьма немногими исключениями, они все помогали крамольному делу, подразделяясь, согласно образу мыслей и роду деятельности, на красных, белых, крайних, средних, аристократов и демократов, но, в сущности, вред их был одинаково силен, ибо успех красных обусловливался материальными средствами белых, к числу коих принадлежали крупные собственники, равно и сии последние без необузданных стремлений красных не решались выступить на арену крамольной деятельности»
[262].
