М. Н. Муравьев и А. Л. Потапов, располагавшие необходимой информацией и бывшие непосредственными участниками событий, были объективно правы, называя главным виновником восстания все польское дворянство и особенно его самую экономически влиятельную часть — помещиков.
Они справедливо указывали, что без деятельного участия этого ведущего «олигархического» слоя дворянства, восстание в крае не приняло бы столь опасных для государства размеров. Выходит, что любимое советскими историками «деклассированное дворянство», «социально близкие» и единоверные ему шляхта, разночинцы, мещане и люмпенизированные крестьяне играли в этом восстании роль колониальной пехоты, которая боролась за политические интересы всего дворянского сословия «польского происхождения».
Поэтому восстание 1863 г. в Северо-Западном крае правомерно рассматривать как попытку колониального реванша, предпринятого радикально настроенным дворянством, шляхтой и римско-католическим духовенством. Пропагандистская мобилизация повстанцев в этом регионе проходила под знаменами польской независимости, социального популизма и защиты католической веры. Объектом политической и религиозной ненависти стал пропагандистский образ врага — «москаля» — с характерными для него русофобскими и «схизматическими» коннотациями.
Таким образом, польский ирредентизм, взяв на вооружение новые методы борьбы, принял форму вооруженного восстания, направленного на отторжение от России Литвы, Белоруссии и части Малороссии. Указанный поворот событий коренным образом изменил политическую ситуацию в крае и отношение к действиям повстанцев со стороны правительства, российского общества и подавляющего большинства местного населения. С позиции этих вовлеченных в события сил, восстание воспринималось как вооруженный мятеж польских сепаратистов, который угрожал не только границам Российского государства, но и свободе, безопасности и православной вере русского народа (белорусов и малороссов), проживающего на его западных окраинах
[269].
Политические радикалы Царства Польского, заявляя об освободительном характере своей вооруженной борьбы против российского господства, претендовали на выражение воли всего польского народа. Как показали дальнейшие события, претензии эти не имели под собой реальных политических оснований. Еще менее основательными были аналогичные политические амбиции польских пропагандистов Северо-Западного края. В этом регионе восставшие ксендзы и дворяне «польского происхождения», борясь против власти российского монарха, ставили своей целью отрыв от России ее западных окраин, население которых, за исключением Ковенской и части Виленской губернии, было по преимуществу русским и православным.
Это население во время трагических событий 1863 г. сохраняло верность императору Александру II и поддерживало правительство в борьбе за сохранение единства империи. Поэтому попытку дворянско-ксендзовского меньшинства отделить непольские земли от России вопреки воле большинства российских подданных, на этих землях проживавших, вполне уместно определить как сословно-этнический сепаратизм, принявший форму вооруженного мятежа против Российского государства. С этого времени феномен польского сепаратизма и исходящие от него политические угрозы для целостности государства стали решающим фактором, определявшим политику правительства в Северо-Западном крае Российской империи в 1863–1868 гг.
[270].
Глава 6. Начало «Муравьевского времени». Восстание
6.1. Инструкция от 24 мая 1863 г. и результаты ее применения
В январе 1863 г. в Царстве Польском вспыхнуло вооруженное восстание, затем боевые действия распространились и на губернии Северо-Западного края. Хотя при генерал-губернаторе Назимове были разбиты значительные силы повстанцев, его административные мероприятия, направленные на подавление восстания, оказывались малоэффективными и не удовлетворяли официальный Петербург
[271].
Назначение генерал-губернатором Северо-Западного края М. Н. Муравьева, состоявшееся 1 мая 1863 г., ознаменовало решительную смену курса правительства в этом важном для империи регионе. Приказом императора Александра II Муравьев назначался «Виленским военным губернатором и генерал-губернатором Гродненским, Ковенским и Минским и командующим войсками Виленского военного округа, с предоставлением сему званию правами и властью командира отдельного корпуса в военное время и с оставлением в прежних должностях и званиях. На том же основании подчиняются ему и губернии: Витебская и Могилевская, с войсками, в них расположенными»
[272].
Приступая к исполнению своих служебных обязанностей, М. Н. Муравьев руководствовался твердыми убеждениями об исторически сложившейся русской идентичности края, которые резко расходилась с настроениями и взглядами, характерными для части высших правительственных чиновников.
Вот как писал об этом сам М. Н. Муравьев: «Я неоднократно имел свидания и разговоры об устройстве края с разными правительственными лицами; мне сильно сочувствовали, но, к сожалению, большинство высших лиц увлекалось полонизмом и идеями сближения со взглядами европейских держав на наш Западный край. Они не знали ни истории края, ни настоящего его положения, а еще того менее не знали ни польского характера, ни всегдашних враждебных тенденций его к России. Они не могли понять мысли об окончательном слиянии того края с Россией, они считали его польским (?), ставя ни во что все русское, господствующее там числом население»
[273].
