С приходом к управлению краем М. Н. Муравьева судебные приговоры, вынесенные участникам восстания, начали вступать в силу. Дело в том, что в соответствии с действующим законодательством повстанцы не признавались воюющей стороной, так как де-юре они являлись подданными Российской империи, принесшими присягу на верность российскому императору. Правительство утверждало, что: «В Польше нет военных действий: в ней мятеж; в ней нет воюющих сторон, с одной стороны — вооруженные мятежники, с другой — законное правительство, власти и регулярная армия»
[292]. Поэтому повстанцы рассматривались как государственные преступники, нарушившие присягу и поднявшие вооруженный мятеж против законного правительства.
Под эту категорию государственных преступников подпадали ксендзы и монашествующие, осужденные за участие в восстании. Их особая, мобилизующая роль в организации и проведении антиправительственных вооруженных выступлений не могла остаться юридически безнаказанной. Совершенные этими лицами уголовные преступления — измена присяге и нарушение государственных законов — потребовали от правительства принятия к духовенству таких же правовых и административных мер, которые применялись к светским участникам восстания
[293].
Военно-полевые суды рассматривали дела духовных лиц, обвиняемых в нарушениях государственных законов, устанавливали уголовно-правовой состав преступления, определяли степень вины подсудимых и затем выносили приговоры, соответствующие тяжести совершенных проступков. Процедура осуждения ксендзов и монашествующих осуществлялась на основании законов, действовавших в условиях введенного в крае военного положения
[294]. Кроме того, ксендзов, признанных виновными в тяжких государственных преступлениях, по приговору военного суда лишали духовного сана и всех прав состояния, то есть сословных привилегий. Утвержденные приговоры суда о лишении духовного сана направлялись в римско-католические консистории для принятия соответствующего канонического решения
[295].
Первым 22 мая был расстрелян викарный ксендз Желудокского костела Лидского уезда Виленской губернии Станислав Ишора, преданный военному суду по полевым уголовным законам и признанный виновным в чтении народу в костеле «польского манифеста возмутительного содержания, с целью произвести восстание между крестьянами».
24 мая по приговору военного суда были расстреляны ксендз Вевиорского костела Лидского уезда Виленской губернии Раймунд Земацкий и дворянин того же уезда Альберт Лясковский.
Первый — за чтение народу в костеле «польского манифеста возмутительного содержания», второй — за «содействие мятежу и возбуждение к ниспровержению правительственной власти».
28 мая по приговору военного суда за начальствование мятежнической шайкой — разграбление сельских правлений, захват общественных денег и повешение должностных лиц земской полиции — был повешен дворянин Лидского уезда, Виленской губернии — Болеслав Колышко
[296].
Особое значение для подавления восстания имела казнь бывшего капитана российского Генерального штаба С. Сераковского, которая состоялась в Вильне 15 июня 1863 г. Он был арестован в конце апреля после разгрома своего отряда в Ковенской губернии.
Сигизмунд Сераковский, один из военных руководителей польского восстания 1863–1864 гг. в Северо-Западном крае
По словам Н. И. Цылова, «Суд над самозваным воеводой Литовским и Ковенским и его казнь в Вильне были для Вильны заключительным актом польской трагикомедии вооруженного мятежа — актом печального, но неумолимо неизбежного воздаяния правосудия главному вождю мятежнических шаек в Северо-Западном крае, — на поучение местным ревнителям и пособникам мятежа»
[297].
Как вспоминал позже сам М. Н. Муравьев: «Желая … показать полякам, что правительство наше их не страшится, я немедленно занялся рассмотрением приговоров о более важных преступниках, конфирмовал и немедленно приказал исполнить приговоры в Вильне, на торговой площади, в самый полдень и с оглашением по всему городу, с барабанным боем. Поляки не верили, что я решусь на это; но, когда увидели исполнение сего на деле, а не на словах, всех их обуял страх. Воплю и крику было много в городе и многие даже уезжали из него»
[298].
