К всеобщему ослаблению смелости и энтузиазма добавилась глубочайшая деморализация владельцев замков, особенно в провинциях Хаэн и Эльвира. Эти «бароны» совершенно забыли, что взяли в руки оружие исходя из патриотических побуждений. В своих укрытых шапками облаков крепостях они стали скорее бандитами, которым наплевать на закон и религию. Из своих укрепленных цитаделей они высматривали путешественников и набрасывались на них, словно хищные птицы, не разбирая, где друзья, а где враги. Жители каждой деревни и небольших городов проклинали тиранов, и тот, кто разрушит массивные башни и сровняет с землей ненавистные стены, мог рассчитывать на искреннюю благодарность населения. Но это мог сделать только султан, и надежды угнетенных, естественно, обратились к нему.
Следует также отметить, что конфликт больше не был национальным и всеобщим, а принял религиозный характер.
Ибн-Хафсун первоначально не делал различий между христианами и мусульманами. Если человек был испанцем, желавшим сражаться за национальные интересы, и мог держать в руках оружие, его религиозные убеждения не учитывались. Однако после того, как он сам и его самый могущественный союзник Ибн Мастана открыто приняли христианство и, желая вернуть этой религии прежнюю пышность, построили в каждом регионе роскошные церкви, условия изменились. С тех пор Ибн-Хафсун, он же Самуэль – так он теперь именовал себя – доверял исключительно христианам. Все доходные посты и высокие титулы предназначались только для них. Бобастро стал средоточием фанатизма, такого же строгого и мрачного, как тот, что шестьюдесятью годами раньше вдохновлял монахов Кордовы. Дочь Ибн-Хафсуна, ревностная и бесстрашная Арджентея, подавала пример. Несмотря на просьбы отца, который после смерти жены Коломбы желал, чтобы дочь вела хозяйство в доме, Арджентея создала нечто вроде монастыря внутри крепости и, больше не надеясь, как и многие другие, на победу испанцев, стала воспитывать стремление к мученичеству – ей предсказал монах, что она примет смерть за Христа. Горячее стремление к христианству в сочетании с презрением к исламу стало камнем преткновения для многих, кто раньше стремился к национальной независимости. Несмотря на свою ненависть к арабам, они были глубоко привязаны к религии, которую переняли у них. Также не следует забывать, что испанец практически всегда является ревностным верующим, какую бы религию он ни исповедовал. Бывшие рабы и их потомки желали любой ценой не позволить христианству снова стать господствующей религией, опасаясь, что, если это произойдет, неизбежно возродятся прежние претензии, жертвами которых они станут. Сама религия стала яблоком раздора. Повсеместно испанские христиане и испанские мусульмане взирали друг на друга с подозрением и завистью, и в некоторых местах вспыхивали кровопролитные конфликты. В провинции Хаэн ренегат Ибн ас-Шалия, отвоевав Казлону, крепость, которую у него отобрали христиане, умертвил весь гарнизон. Это было в 898 году.
Таким образом, национальная партия была намного менее могущественной, чем могла казаться. В сердцах ее сторонников священный огонь – только он помогает вершить великие героические дела – не пылал, а едва заметно тлел. Люди были разобщены и сильно устали от постоянных конфликтов. Многие из них не имели ничего против примирения с султаном, защитником традиционных ценностей, – если бы только султаном был не Абдуллах. Примирение с лицемерным тираном-мизантропом, отравившим двух своих братьев, казнившим третьего и умертвившим двух своих сыновей по подозрению и без суда, было немыслимым. Но теперь Абдуллах был мертв, и его преемник ничем его не напоминал. Абд-ер-Рахман был наделен всеми качествами, необходимыми, чтобы завоевать симпатию и доверие народа – чтобы нравиться, ослеплять и править. Он имел внешние черты, отнюдь не лишние для обладателей власти: его любезность и изящество восхищали, а блестящий ум – завораживал. Все, кто имел с ним дело, восхваляли его таланты, милосердие и умеренность. Доказательством последней стало снижение налогов. На впечатлительные умы влияла и печальная судьба его отца, убитого в расцвете сил, равно как и тот факт, что в свое время несчастный принц был вынужден искать убежище в Бобастро.
Таким образом, восхождение на престол юного монарха произошло в довольно-таки благоприятных обстоятельствах. Крупные города жаждали открыть перед ним ворота. Пример показала Эсиха. 31 декабря 912 года, через два с половиной месяца после смерти Абдуллаха, она сдалась осадившему ее Бадру, который к тому времени получил титул хаджиб (глава государственного аппарата). И Абд-ер-Рахман тоже хотел пожинать лавры на поле боя. Дождавшись весны, в апреле 913 года он принял командование армией, чтобы подчинить «баронов» Хаэна. Уже несколько лет войска не видели султана в роли командующего – после кампании в Карабуэе Абдуллах не показывался в лагере, – и отсутствие суверена, безусловно, отрицательно повлияло на моральный дух солдат. Теперь они с неподдельным энтузиазмом приветствовали юного монарха, который был готов разделить с ними не только славу, но также трудности и лишения.
Войдя в провинцию Хаэн, Абд-ер-Рахман узнал, что Ибн-Хафсун вступил в союз с революционной партией Арчидоны и надеется овладеть городом. Поэтому султан отправил отряд под командованием опытного военачальника с приказом как можно скорее добраться до города. Приказ был выполнен, и надежды Ибн-Хафсуна оказались разбитыми. А сам султан осадил Монтелеон. Правитель замка, Саид ибн Худхайль, один из ранних союзников Ибн-Хафсуна, предпочел переговоры сражению. Его крепость была осаждена в воскресенье, а уже во вторник капитулировала.
Ибн ас-Шалия, Исхак ибн Ибрагим, правитель Ментесы и семь других «баронов» ждали, когда султан подойдет к их воротам, чтобы сдаться и попросить aman (гарантию безопасности). Ее Абд-ер-Рахман с готовностью давал и отправлял «баронов» в Кордову вместе с женами и детьми, а в крепости помещал свои гарнизоны. В провинции Эльвира было то же самое, и султан не встретил сопротивления, пока не добрался до Финьяны. Там сторонники Ибн-Хафсуна проявляли наибольшую активность. Они сумели убедить других жителей, что город неприступен. Тем не менее сопротивление оказалось недолгим. Город располагался на вершине холма, и, когда жители увидели, как горят дома, стоящие ниже на склоне, они запросили условия перемирия. Зачинщиков по требованию султана сдали. Затем Абд-ер-Рахман повел армию по труднопроходимым дорогам Сьерра-Невады. Там тоже «бароны» сдались. После этого, услышав, что Ибн-Хафсун угрожает Эльвире, султан, не теряя ни минуты, послал туда войска. По прибытии подкрепления ополчение Эльвиры, гордившееся своей решительностью, выступило против врага и разгромило его, взяв в плен внука Ибн-Хафсуна.
Абд-ер-Рахман тем временем осадил Хувилес, где укрылись христиане из других замков. Осада продлилась две недели, после чего андалусские мусульмане попросили султана о милосердии и обещали сдать находившихся среди них мусульман. Они сдержали слово, и мусульмане были обезглавлены. Затем, пройдя Салобренью и двинувшись в направлении Эльвиры, Абд-ер-Рахман захватил Сан-Эстебан и Пенья-Фората, два «орлиных гнезда», из которых бандиты терроризировали население Эльвиры и Гранады. Трехмесячной кампании хватило, чтобы принудить к миру провинции Эльвира и Хаэн и избавиться от бандитов.
Настал черед севильской аристократии. После смерти Ибрагима ибн Хаджаджа его преемником в Севилье стал его сын Абд-ер-Рахман, а в Кармоне – второй сын Мухаммед. В 913 году этот Абд-ер-Рахман умер, и Мухаммед – идол поэтов, поскольку, как и его отец, осыпал их дарами, решил объявить себя правителем Севильи. Однако у него ничего не вышло. Он выказал склонность к деспотичному правлению, а Севилья желала быть независимой. Кроме того, его обвинили, возможно ложно, в том, что он отравил брата. Поэтому вместо него был выбран его кузен, бравый солдат Ахмад ибн Маслама. Мухаммед был оскорблен до глубины души, и, поскольку султан, не посчитавший уместным признать нового правителя, отправил к Севилье армию, Мухаммед явился ко двору и предложил свои услуги. Султан принял предложение.
