Пока все шло хорошо для Мус-хафи и его сторонников, и горизонт казался безоблачным. Население, судя по спокойствию и покорности, смирилось с идеей регентства, хотя еще не так давно она внушала им отвращение. Но внешность оказалась обманчивой. Угли еще тлели под толстым слоем золы. В личных разговорах все чаще звучали проклятия в адрес жадных и честолюбивых магнатов, которые захватили власть и начали свое правление с убийства ни в чем не повинного принца Мугира. Евнухи тщательно поддерживали недовольство и при необходимости раздували искры. В результате очень скоро ситуация стала взрывоопасной – в любой момент мог вспыхнуть мятеж. Ибн-Аби Амир, не испытывавший никаких иллюзий в отношении народных чувств, посоветовал Мус-хафи припугнуть толпу демонстрацией военной силы, вызвать в ней светлые чувства, показав юного халифа, и успокоить их, ликвидировав какие-нибудь пошлины. Мусхафи одобрил предложенные меры. Было решено, что юный халиф будет предъявлен народу в субботу 7 октября. Утром этого дня Мус-хафи, который до этого официально имел должность только визиря, был повышен – или, точнее, повысил сам себя, – став хаджибом, а Ибн-Аби Амир, согласно желанию Авроры, стал визирем, и ему было доверено управление государством вместе с Мус-хафи. Хишам II проехал на коне в окружении войск и в сопровождении Ибн-Аби Амира. Одновременно был обнародован декрет о ликвидации пошлины на масло – самого одиозного из налогов, больнее всего бьющего по низшим классам. Эти меры, особенно последняя, произвели ожидаемый эффект. Ибн-Аби Амир не преминул рассказать всем, кому только мог, что именно он предложил ликвидировать этот налог, и бедняки, среди которых, как правило, зарождались мятежи, стали считать его истинным другом.
Тем не менее евнухи продолжали устраивать заговоры, и шпионы сообщили Мус-хафи, что люди, которых есть все основания подозревать в посредничестве между евнухами и их друзьями вне двора, постоянно входят и выходят из Железных ворот. Чтобы облегчить слежение, Мус-хафи приказал заложить эти ворота, так что теперь во дворец можно было войти только через ворота Sodda. Он также попросил Ибн-Аби Амира приложить все возможные старания, чтобы отвлечь от Файика и Джаудхара тех вооруженных сторонников, которые не были ни евнухами, ни рабами. Это Ибн-Аби Амир взялся сделать и, благодаря подкупам и обещаниям, настолько преуспел, что пять сотен человек покинули службу у евнухов и перешли к нему. Поскольку он мог, в дополнение к этому, рассчитывать на помощь африканского полка бени бирзель, теперь он обладал силами большими, чем у его противников. Джаудхар это хорошо понимал. Оценив обстановку, он попросил об отставке с должности главного сокольничего и разрешения покинуть дворец халифа. Однако этот шаг оказался всего лишь уловкой. Непоколебимо веря в свою незаменимость, он был убежден, что его не отпустят и он получит возможность диктовать условия, согласившись остаться на должности. Но его надежды рассеялись. Отставка была принята. Приверженцы Джаудхара разгневались и стали угрожать Мус-хафи и Ибн-Аби Амиру. Один из их лидеров, Дорри, особенно отличился несдержанностью языка. Мус-хафи потребовал, чтобы Аби-Амир нашел средство от него избавиться. Нужное средство не пришлось искать долго. Дорри был господином Баэсы, и жители этого региона немало пострадали от его тирании хозяина и алчности его людей. Ибн-Аби Амир воспользовался представившейся возможностью. Он лично заверил жителей Баэсы, что если они пожелают направить жалобу на правителя и его людей, то могут быть уверены: правительство решит вопрос в их пользу. Те поняли намек, и Дорри был вызван, по приказу халифа, во дворец визиря, чтобы дать отчет перед своими подданными. Тот подчинился, но, прибыв во дворец, обнаружил там довольно крупные военные силы, стал опасаться за свою жизнь и сделал попытку удалиться восвояси. Его задержал Ибн-Аби Амир, схватив за горло. В последовавшей потасовке Дорри ухватил соперника за бороду. Ибн-Аби Амир призвал на помощь солдат. Испанские войска не тронулись с места – они слишком боялись правителя Баэсы. Но у африканцев таких опасений не было, и они схватили Дорри. От удара мечом плашмя по голове он рухнул на землю без чувств. Дорри унесли в его резиденцию, где ночью прикончили.
Осознавая, что этим убийством фактически объявили войну славянам, они приняли решительные меры. Файик и его друзья получили приказ халифа покинуть дворец. Затем им было предъявлено обвинение в злоупотреблениях и определено наказание в виде штрафов на огромные суммы. Они лишились средств, а с ними и возможности вредить. Файик, считавшийся самым опасным человеком среди них, подвергся более строгому наказанию – был выслан на один из Балеарских островов, где вскоре умер. Евнухи, не столь глубоко увязшие в заговорах, сохранили свои должности, а один из них, Сокр, был назначен постельничим и капитаном стражи. Эти меры, хотя и были предложены членами дуумвирата в собственных интересах, сработали на их популярность. Ненависть, которую испытывали кордовцы к славянам, от рук которых немало пострадали, была сильной и жгучей. Не меньшей была их радость из-за краха их гонителей.
Однако правительство вызвало серьезное недовольство своим бездействием против христиан севера. Последние, как мы уже упоминали, как только заболел Хакам II, возобновили враждебные действия и день ото дня становились смелее. Их дерзкие набеги уже приближались к Кордове. Мус-хафи не хватало ни денег, ни людей, чтобы отразить эти нападения. К тому же он был несведущ в военном деле и не принимал эффективных мер для организации обороны страны.
Султанша Аврора тревожилась из-за приближения христиан и беспорядков в Андалусии. Она поделилась своими страхами с Ибн-Аби Амиром, который долгое время не знал о слабости своего коллеги. Он успокоил султаншу и заверил, что если получит адекватное снабжение и пост командующего армией, то гарантирует разгром врага.
После беседы с султаншей Ибн-Аби Амир открыто указал своему коллеге по дуумвирату, что, продолжая бездействовать, он очень скоро лишится власти. Необходимо принимать срочные и энергичные меры. Это не только его долг, но и абсолютно необходимые действия по защите их интересов. Мус-хафи признал правоту Ибн-Аби Амира, собрал визирей и предложил отправить экспедицию против христиан. Предложение было принято, хотя и не единодушно. На самом деле собравшимся пришлось большее внимание уделить вопросу командования армией. Ответственность была так велика, что никто из визирей не выражал желание взять ее на себя.
– Я возглавлю армию, – сказал наконец Ибн-Аби Амир, – при условии, что буду отбирать людей сам и получу субсидию в размере ста тысяч золотых монет.
– Но это же огромные деньги! – воскликнул один из визирей.
– Хорошо, – ответствовал Ибн-Аби Амир. – Возьми две сотни и командуй армией сам, если осмелишься.
Но визирь не осмелился, и было решено поручить армию Ибн-Аби Амиру и дать ему требуемую сумму.
Собрав со всей империи отборные войска, Ибн-Аби Амир выступил в поход в конце февраля 977 года. Перейдя границу, он осадил крепость Лос-Баньос (арабские хронисты называют ее Альхама), одну из тех, что отстроил Рамиро после победе при Симанкасе. Овладев окраинами, он собрал много добычи и в середине апреля вернулся в Кордову с большим количеством пленных. Результат этой кампании, хотя и имел совсем небольшую практическую важность, вызвал, как и следовало ожидать в подобных обстоятельствах, большой восторг в столице. Впервые после начала войны мусульманские армии перешли в наступление и преподали неприятелю урок, который тот усвоил и больше не тревожил жителей Кордовы. Горожане ликовали и на тот момент чувствовали полное удовлетворение. Пусть они преувеличили достигнутый успех, однако невозможно недооценить важность кампании для самого Ибн-Аби Амира. Он желал привлечь на свою сторону армию – вероятно, все еще не испытывавшую полного доверия к бывшему кади, трансформировавшемуся в генералы, – и потому щедро раздавал деньги, полученные в качестве субсидии, и на протяжении всей кампании приглашал всех желающих к своему столу. Такая политика не могла не увенчаться успехом. И офицеры, и солдаты были очарованы дружелюбием визиря, не говоря уже о его щедрости и опыте поваров. С тех пор он мог всецело полагаться на преданность армии. Пока он продолжал щедро вознаграждать службу солдат, они принадлежали ему и телом и душой.
