Не успев утвердиться в должности, новый префект начал принимать самые решительные меры по обеспечению безопасности в столице. Он сообщил своим агентам, что намерен искоренять преступность, невзирая на лица и звания правонарушителей, и пригрозил им строгим наказанием, если они позволят себя подкупить. Устрашенные его твердостью, знающие, что хозяин всегда следит за ними, агенты стали выполнять свой долг честно. Результат проявился немедленно. Число грабежей и убийств в Кордове резко сократилось. Снова воцарился закон и порядок. Честные люди снова смогли спокойно вздохнуть. Префект наглядно доказал, что искренен в своем намерении карать всех преступников без разбора. Когда преступление совершил его собственный сын, он получил столько ударов палками, что вскоре после этого скончался.
Наконец глаза Мус-хафи открылись. Отстранение от должности Мухаммеда, имевшее место в его отсутствие и без его ведома, не оставило сомнений в двуличности Ибн-Аби Амира. Но что мог сделать хаджиб? Влияние его соперника уже давно превысило его собственное. Ибн-Аби Амир мог полагаться на султаншу, любовником которой, по слухам, был, а также на знать, которая была связана с Омейядами давними узами, настаивала на наследственном занятии придворных должностей и предпочитала видеть во главе всех дел человека древнего происхождения, а не выскочку, оскорблявшего аристократов абсурдной демонстрацией неоправданной надменности. Новый префект мог всецело положиться на армию, которая была привязана к нему, и на жителей столицы, глубоко признательных ему за восстановление порядка. Мус-хафи нечего было противопоставить этому, за исключением поддержки нескольких одиозных личностей, обязанных ему своим богатством. Но даже на них он не мог полагаться с полной уверенностью.
В споре посредственности и гения силы были неравными. Мус-хафи это понимал. Он чувствовал, что у него осталась только одна надежда на спасение, и решил любой ценой привлечь на свою сторону Галиба. Он написал генералу, наобещал очень многое – вплоть до луны с неба, и, наконец, чтобы скрепить союз, попросил руки дочери генерала Асмы для своего сына Османа. Генерал позволил себя уговорить. Отодвинув в сторону ненависть, он ответил, что принимает предложения и согласен на брак детей. Мус-хафи поймал его на слове, и брачный контракт был составлен и подписан раньше, чем Ибн-Аби Амир узнал о планах конкурента. Не теряя ни минуты, он использовал все свое влияние, чтобы эти планы расстроить. По его просьбе самые влиятельные личности при дворе направили письма Галибу. Он сам тоже написал генералу, что Мус-хафи нельзя доверять – он расставляет ловушку, напомнил о его недовольстве хаджибом и предупредил о необходимости соблюдать обещания, данные во время последней кампании. Что касается предполагаемого брака, он добавил, что, если Галиб желает почетного союза для своей дочери, он должен отдать ее не сыну наглого выскочки, а ему.
Галиб понял, что совершил ошибку. Он сообщил Мус-хафи, что предполагаемый брак не может быть заключен, и в августе или сентябре был составлен и подписан новый брачный контракт. Теперь Асма и Ибн-Аби Амир были помолвлены. Немного позже, 18 сентября, Ибн-Аби Амир снова отправился в военный поход. Армия проследовала мимо Толедо и, соединившись с войсками Галиба, захватила у христиан два замка и окрестности Саламанки. Вернувшись домой, Ибн-Аби Амир получил титул Dhu’l-Wizaratain и месячное жалованье в размере восьмидесяти золотых монет. Сам хаджиб не получал больше.
Дата бракосочетания приближалась, и халиф, точнее, его мать – которая, если она действительно была любовницей Ибн-Аби Амира, не выказывала никаких признаков ревности – пригласила Галиба привезти свою дочь в Кордову лично. По прибытии генерал был осыпан почестями. Ему был дарован титул хаджиб. А поскольку титул Dhu’l-Wizaratain у него уже был, чем Мус-хафи похвастаться не мог, генерал стал высшим сановником государства. Теперь Галиб занимал почетное место во всевозможных церемониалах, при этом Мус-хафи находился по правую руку от него, а Ибн-Аби Амир – по левую. Свадьба состоялась в христианский праздник, в котором участвовали мусульмане. Халиф взял на себя все расходы. Столы ломились от самых изысканных яств, и кордовцам никогда не приходилось видеть столь роскошной свиты, как та, что сопровождала Асму, проследовавшую из дворца халифа во дворец мужа. Следует добавить, что брак, хотя и продиктованный политическими соображениями, оказался счастливым. В Асме объединились высокий интеллект и удивительная красота. Она завладела сердцем мужа, и он всегда отдавал ей предпочтение перед другими женами.
Мус-хафи, после того как Галиб отверг брачный союз, понял, что проиграл. Он остался в одиночестве. Даже его собственные креатуры покинули его, переметнувшись к более удачливым соперникам. Было время, когда он шел во дворец, и они почитали за честь сопровождать его, а теперь он был один. Его влияние сошло на нет. Важнейшие вопросы решались за его спиной. Несчастный старик понимал, что гроза вот-вот разразится, и ждал этого с безразличной апатией.
Это произошло даже раньше, чем он ожидал. В понедельник 26 марта 978 года Мус-хафи, его сыновья и племянники были отстранены от должностей, лишены титулов, а вся их собственность арестована до тех пор, пока они не будут признаны невиновными в злоупотреблениях, в которых их обвинили.
Хотя это событие не должно было его удивить, Мус-хафи продемонстрировал глубокие эмоции. Его совесть была неспокойна. Воспоминания о многочисленных актах несправедливости, им совершенных на протяжении своей долгой карьеры, давили на душу и сердце. Прощаясь с семьей, он воскликнул:
– Вы больше никогда не увидите меня живым! Страшная молитва была услышана. Я ждал этого момента сорок лет.
На вопрос о значении этих странных слов он ответил:
– Когда Абд-ер-Рахман III еще был у власти, мне выпало судить одного заключенного. Я нашел, что он невиновен, но по личным причинам объявил виновным, и он был подвергнут суровому наказанию. Он лишился собственности и был брошен в тюрьму. Он провел там уже много времени, когда однажды ночью во сне я услышал голос: «Освободи этого человека! Я услышал его молитву, и однажды его судьба станет твоей». Я в ужасе проснулся, послал за этим заключенным и попросил у него прощения. Тот мне отказал. Тогда я спросил, молился ли он обо мне. Он ответил, что да, он молился Всевышнему, чтобы я умер в такой же страшной темнице, как та, в которую я бросил его. Я, конечно, раскаялся и отпустил человека на свободу, но раскаяние пришло слишком поздно.
Обвиняемых отправили в городскую тюрьму в Аль-Захре. Генерал Хишам, племянник Мус-хафи, вызвавший гнев Ибн-Аби Амира тем, что посчитал себя вправе на почести за некоторые успехи, достигнутые в последней военной кампании, стал первой жертвой. В тюрьме его сразу же казнили. Процесс над Мус-хафи велся в присутствии государственного совета и продолжался долго. Нашлось множество свидетельств того, что, занимая должность, Мус-хафи много раз злоупотреблял своим положением. Поэтому часть его собственности была конфискована, и чудесный дворец был продан с аукциона. Продолжали поступать все новые обвинения, и визири, желая заручиться одобрением Ибн-Аби Амира, поддерживали их. Мус-хафи был признан виновным по многим пунктам обвинения, и со временем была конфискована вся его собственность. Но визири, считавшие, что еще многое осталось, продолжали устрашать его. Последний раз, когда Мус-хафи появился перед судом, он был настолько ослаблен возрастом, горем и заключением, что едва волочил ноги, совершая утомительный и отнюдь не ближний путь из Аль-Захры в суд. А его безжалостный стражник грубо подгонял его, не желая заставлять совет ждать. Старик сказал: «Имей терпение, добрый человек. Ты хочешь, чтобы я умер, и твое желание исполнится. Вероятно, я купил бы свою смерть, но Бог запросил слишком высокую цену». После этого он прочитал такие стихи:
