Зири был единственным человеком, которого до сих пор боялся Альманзор, точнее, единственным человеком, которого он вообще когда-либо боялся, поскольку он обычно слишком сильно презирал своих врагов, чтобы их бояться. Этот вождь – наполовину варвар – сохранил, живя в африканской пустыне, энергию, решимость и гордость, характерные скорее для прежних времен. И Альманзор, хотя и против воли, не мог не отдать должное его быстрому, проницательному и острому уму. Несколькими годами ранее он принимал Зири в Испании и постарался заверить в своем глубочайшем уважении. Он даровал африканцу титул визиря со всеми выгодами этого титула, внес всю его свиту в военную «платежную ведомость», и в той или иной форме компенсировал ему все расходы на путешествие. Но подобная щедрость нисколько не тронула наместника. Высадившись в Африке, он поднес руку к голове и сказал:
– Пока еще ты уж точно принадлежишь мне.
А когда один из слуг назвал его «господин визирь», Зири раздраженно воскликнул:
– К черту «господина визиря»! Я эмир и сын эмира. Ибн-Аби Амир – скупец. Вместо того чтобы дать мне хорошие деньги, он украшает меня ничего не значащими титулами. Клянусь Богом, он не был бы тем, кто есть сегодня, если бы в Испании жили и другие люди, помимо глупцов и трусов. Благодарение небесам, я снова дома, и, как гласит пословица, «не так страшен черт, как его малюют».
Эти слова, которые любому другому стоили бы головы, дошли до Альманзора, который, по крайней мере внешне, не обратил на них внимания, а через некоторое время даже назначил Зири наместником Мавритании. Альманзор, безусловно, боялся и ненавидел Зири, но считал его искренним и лояльным. События показали, что он ошибался. Под маской откровенности Зири скрывал хитрость и честолюбие. Он позволил себе соблазниться искушающими обещаниями Авроры, которые, по сути, сводились к следующему: он снимет с шеи халифа ярмо Альманзора и заменит своим собственным.
Аврора отлично понимала, что для осуществления столь грандиозных планов нужны деньги, и придумала, как достать средства и переправить их своему союзнику. Казна, расположенная во дворце халифата, содержала шесть миллионов золотых монет. Взяв оттуда восемьдесят тысяч, Аврора поместила их в сто кувшинов, которые заполнила медом, напитками и приправами. Эти кувшины, снабженные соответствующими ярлыками, она доверила неким славянам, которые вывезли их из города в указанное ею место. Все прошло гладко. Префект ничего не заподозрил, и славяне благополучно покинули город со своим грузом. Деньги уже находились на пути в Мавританию, когда Альманзор каким-то образом узнал об уловке и встревожился. Возможно, его беспокойство было бы меньше, если бы она просто распорядилась государственной казной, как своей собственностью. Однако все указывало на то, что она действовала от лица халифа, а если так, ситуация приобрела характер критической. Что-то надо было делать. Альманзор собрал визирей, судей, теологов и других влиятельных сановников на совет.
Он сообщил собравшимся, что халиф, полностью посвятивший себя религии, никогда не пытался помешать обитательницам гарема пользоваться казной, и те утратили чувство меры. Поэтому он потребовал формального разрешения на перевод казны в более безопасное место. Разрешение было дано, но без практических результатов. Когда чиновники прибыли во дворец, чтобы забрать казну, Аврора не пустила их, сославшись на запрет халифа.
Альманзор оказался перед дилеммой. Использовать силу – значит применить насилие к халифу, и, если Альманзор пойдет на такой шаг, последует восстание: он уже давно назрело, дело было за поводом. Ситуация, конечно, очень опасная, но не безнадежная, пока Зири не высадится со своей армией в Испании и халиф докажет свою решительность. Но Зири оставался в Африке, а халиф не проявлял твердости. Поэтому Альманзор не терял надежды. Затеяв отчаянную игру, он задумал втайне от Авроры получить аудиенцию у монарха. Превосходство властного духа над колеблющейся робостью оказалось так велико, что после нескольких минут беседы Альманзор снова почувствовал себя королем. Халиф признался, что неспособен на самостоятельное правление, и дал согласие на перевод казны. Но Альманзор этим не удовлетворился. Чтобы выбить почву из-под ног злоумышленников, он настоял на подписании соответствующего документа. Халиф обещал подписать все, что даст ему Альманзор, и тот не замедлил предъявить ему уже подготовленный документ, согласно которому Хишам передавал ему всю полноту власти. Документ был подписал в присутствии множества представителей знати, которые засвидетельствовали его. Это было в феврале или марте 997 года. Альманзор постарался придать документу максимальную гласность.
После этого восстания в столице можно было не опасаться. Кто станет освобождать пленника, который не желает свободы?
Однако Альманзор старался считаться с общественными настроениями. Люди хотели видеть монарха. Почему нет? И Хишам проехал по улицам столицы верхом на коне со скипетром в руке. На его голове красовался головной убор, который могли надевать только халифы. Его сопровождал Альманзор и весь двор. На улицах стояли толпы народа, но порядок поддерживался идеальный, и не было слышно ни единого выкрика.
Аврора покорилась неизбежности. Униженная, утомленная, с разбитым сердцем, она пыталась найти забвение в религии. Оставался только Зири. Теперь он был уже не таким грозным, поскольку не мог рассчитывать на моральную поддержку халифа и материальную – Авроры. Альманзор решил, что время для переговоров прошло. Он объявил Зири вне закона и приказал своему человеку по имени Вадхи выступить против него во главе хорошо оснащенной армии.
Можно посчитать маловероятным, что Альманзор начал другую войну прежде, чем завершилась Мавританская кампания, но он не испытывал никаких сомнений. На самом деле Альманзор уже спланировал вместе с графами Леона решительную экспедицию против Бермудо, который, положившись на изменение обстановки в его пользу, вызванное мятежом Зири, осмелился отказаться выплатить дань. Хотя обстоятельства изменились, Альманзор придерживался этого плана. Возможно, он хотел показать Зири, Бермудо и всем прочим врагам, действительным и потенциальным, что может вести две войны одновременно. Как бы то ни было, он не переоценил своих возможностей, поскольку кампания, которую он собирался начать – впоследствии она стала известна как осада Сантьяго-де-Компостела, – оказалась самой известной из всех многочисленных войн, которые он вел за свою долгую карьеру завоевателя.
За исключением Вечного города, в Европе не было места, больше известного своей святостью, чем Компостела в Галисии. Правда, его слава не была давнишней. Согласно легенде, в дни Карла Великого некие люди сказали Теодемиру, епископу Ирии, что они ночью видели странные огни в зарослях, откуда также доносились восхитительные звуки неземной музыки. Решив, что это чудо, Теодемир подготовился к проверке трехдневной молитвой и постом. После этого, войдя в заросли, он обнаружил мраморную гробницу. Божественное вдохновение позволило ему объявить, что это могила святого апостола Иакова, сына Зеведеева, который, согласно традиции, проповедовал Евангелие в Испании. Кроме того, епископ поведал, что, после того как апостол был обезглавлен в Иерусалиме по приказу Ирода, ученики отнесли его тело в Галисию и там похоронили. В другом веке эти утверждения, вероятно, были бы подвергнуты сомнению, но в дни, когда вера была простой, ни у кого не хватало дерзости выражать недоверие, если что-то утверждала церковь. И даже если и были сомневающиеся, торжественное заявление папы Льва III, что гробница, о которой идет речь, – это действительно место захоронения святого Иакова, развеяло все сомнения. Кстати, согласно другой версии, информация, приписываемая епископу, была обнародована папой. В общем, мнение Теодемира посчитали откровением, и жители Галисии возликовали: ведь в их земле покоятся останки святого апостола! По желанию Альфонсо II епископ Ирии с тех пор жил недалеко от места, где был похоронен апостол, а над могилой была построена церковь. Позже Альфонсо возвел более крупное и величественное сооружение, и, вследствие многих чудес, имевших место в его стенах, церковь довольно скоро приобрела широкую известность. К концу X века знаменитая святыня Сантьяго-де-Компостела стала местом паломничества пилигримов из Франции, Германии, Италии и даже из удаленных регионов Востока.
