Получив ответ, Гарсия, не теряя ни минуты, отправил к Альманзору женщину, а с ней еще двух, которых обнаружил во время самых тщательных поисков. Король поклялся, что не видел этих женщин и ничего о них не слышал, и добавил, что велел разрушить церковь, о которой упомянул Альманзор.
Альманзор вселял ужас во врагов, но одновременно был божеством для своих солдат. Они считали его отцом, который всегда позаботится об их нуждах. Вместе с тем в вопросах военной дисциплины он был беспощаден. Однажды, инспектируя войска, он заметил блеск меча, который должен был оставаться в ножнах. Он немедленно велел привести к нему нарушителя.
– Ты смеешь, – воскликнул Альманзор, пылая от ярости, – доставать меч из ножен до того, как дан приказ!
– Я только хотел показать его товарищу, – пробормотал нарушитель. – Я не собирался вытаскивать его из ножен. Он случайно выскользнул.
– Пустые отговорки! – заявил Альманзор и добавил, обращаясь к своим офицерам: – Пусть голову этого человека отрубят его собственным мечом, а тело пронесут через строй, как наглядный урок дисциплины.
Такие примеры внушали солдатам благоговейный страх. Проходя мимо него на параде, люди всегда хранили торжественное молчание. «Даже кони, – писал арабский хронист, – знали свое дело и не ржали».
Благодаря армии, которую он создал и дисциплинировал, Альманзор завоевал для мусульманской Испании силу и процветание, каких она не знала ранее, даже при Абд-ер-Рахмане III. Но это была не единственная его заслуга. Не только его страна, но и цивилизация в целом ему многим обязана. Он восхищался и всячески поддерживал интеллектуальную культуру, и хотя был вынужден, по политическим соображениям, не поддерживать философов, но всегда защищал их, если мог это делать, не идя против теологов. К примеру, некий Ибн ас-Сонбоси был арестован и посажен в тюрьму по подозрению в безбожии. Против него было много свидетелей, и факихи посчитали его достойным смерти. Между прочим, в это же время было арестовано еще несколько литераторов. Каждую пятницу их сажали перед дверью мечети, и глашатай кричал: «Все, кто может свидетельствовать против этих людей, сделайте это!» Приговор едва не был приведен в исполнение, когда поспешно вошел очень влиятельный факих, Ибн аль-Маква, отказавшийся участвовать в судилище. Благодаря изумительным софизмам, которые делали больше чести его доброте, чем логике, он сумел добиться отмены приговора, несмотря на яростное противодействие кади Ибн ас-Сари. Последний вызвал недовольство Альманзора. Радуясь возможности обуздать религиозный фанатизм, хаджиб воскликнул: «Мы должны поддерживать религию, и все правоверные находятся под нашей защитой! Суд постановил, что Ибн ас-Сонбоси из их числа. Тем не менее председатель суда предпринял неслыханные усилия, чтобы добиться его осуждения. А значит, кади – кровожадный человек и, как таковой, не должен жить». Это было всего лишь предупреждение. Кади бросили в тюрьму на несколько дней, и можно предположить, что впредь он проявлял меньше рвения в отношении неудачливых скептиков, отрицавших общепринятые догмы.
Литераторов всегда сердечно приветствовали при дворе. Здесь постоянно находилась большая группа поэтов, которые получали стипендии и иногда сопровождали своего покровителя в кампаниях. Среди них Саид Багдадский был хотя и не самым именитым, зато самым видным и забавным. Пусть андалусцы, всегда ревниво относившиеся к чужеземцам, были бы рады отрицать все его заслуги, все же он был талантливым автором стихов и романтических историй и умелым импровизатором. Вместе с тем он, как правило, не обращал внимания на правду и отличался безудержным хвастовством. Начав, он уже не мог остановиться и обрушивал на слушателей целый поток замысловатых мистификаций. Если его просили объяснить несуществующее слово, у него всегда было наготове толкование и подтверждающий отрывок из древнего автора. Если верить ему, не существовало книги, которую он не читал. Однажды, желая вывести его на чистую воду, некие ученые в присутствии Альманзора показали ему книгу, в которой все листы были чистыми, за исключением первого, на котором они написали: «Антология умных метафор», автор – Абу-л Гаут Санани. Ни книги, ни автора не существовало, но Саид, мельком глянув на титульный лист, сообщил, что, разумеется, читал ее, и, почтительно поцеловав переплет, рассказал, в каком городе изучал сей труд, и назвал имя руководившего этим процессом профессора. Тогда Альманзор, выхватив у него из рук книгу, чтобы он не мог открыть ее, предложил ему рассказать о ее содержании. «Конечно, – невозмутимо ответствовал Саид, – я читал ее уже давно и не перескажу наизусть, но точно помню, что в ней есть только грамматические исследования, но никакой поэзии или истории». После этого присутствовавшие при разговоре расхохотались. В другом случае Альманзор получил от провинциального губернатора по имени Мабраман ибн Язид письмо, касающееся kalb и tazbil, то есть земледелия и удобрения. Обращаясь к Саиду, он спросил:
– Ты видел книгу, написанную Мабраманом ибн Язидом под названием Al-kawalib wa-z-zawalib?
– Конечно, – ответил Саид. – Я читал ее в Багдаде. Копию сделал знаменитый Ибн-Дораид, а на полях имелись пометки, похожие на муравьиные лапки.
– Ты лжец! – вскричал хаджиб. – Имя, которое я назвал, принадлежит не автору, а одному из моих губернаторов, который прислал мне письмо о земледелии.
– Возможно, – не стал спорить Саид. – Но не думай, что я лгу. Книга и автор действительно существуют, и, если твой губернатор носит то же имя, что автор, это вполне вероятное совпадение.
В другой раз Альманзор показал ему антологию, составленную знаменитым аль-Кали.
– Если хочешь, – немедленно заявил Саид, – я продиктую твоим секретарям лучшую книгу, чем эта, в которой будут только повествования, пропущенные аль-Кали.
– Да будет так, – сказал Альманзор, которому очень хотелось иметь посвященную себе книгу, даже более примечательную, чем та, которую аль-Кали посвятил покойному халифу. На самом деле он пригласил Саида в Испанию в тайной надежде, что тот затмит славу аль-Кали, который особенно выделял правления Абд-ер-Рахмана III и Хакама II. Саид сразу приступил к работе и в мечети Захиры продиктовал свою книгу Bezels. Когда книга была закончена, ее стали пристально изучать современные ученые. К их немалому удивлению – и тайному удовлетворению, – они пришли к выводу, что это чистый вздор, с начала и до конца. Филологические комментарии, анекдоты, стихи, поговорки – все это было плодом богатого воображения автора. Во всяком случае, такой вердикт вынесли ученые, и Альманзор им поверил. На сей раз он пришел в негодование. И хотя велел, чтобы книгу бросили в реку, не лишил автора своих милостей. С тех самых пор, как Саид предсказал, что Гарсия, граф Кастилии, попадет в плен – и это пророчество сбылось, Альманзор испытывал к нему не просто уважение, а некое суеверное почтение. Поэт, со своей стороны, не уставал выражать свою благодарность самыми разными способами, на что Альманзор был в высшей степени падок. Однажды, к примеру, Саиду пришло в голову собрать все кошельки, которые Альманзор давал ему полными денег, и сделать из них плащ для своего черного раба Кафура. После этого он явился во дворец и, когда ему удалось привести хаджиба в хорошее настроение, сказал:
