Обнадеженные положением дел кордовцы, которые проявляли лишь слабый интерес к борьбе между дядей и племянником, забеспокоились. Идея свержения ига берберов всегда жила в их сердцах, а тут еще появился слух, что очень скоро появится один из членов семьи Омайи и потребует трон. Касим испугался и, поскольку конкретного Омейяда не называли, приказал, на всякий случай, арестовывать всех, кто будет обнаружен. Одни прятались в городе, другие – в деревне, но меры предосторожности Касима все же не помешали революции начаться. Раздраженные берберами, кордовцы взяли в руки оружие 31 июля 1023 года. После отчаянной борьбы противоборствующие стороны договорились о мире, точнее, о перемирии, обещав относиться друг к другу с уважением. Перемирие продлилось недолго, хотя Касим всеми силами старался его продлить, якобы проявляя снисхождение к народу. В пятницу 6 сентября, сразу после молитвы, призыв к оружию прозвучал повсеместно. Кордовцы изгнали Касима и берберов из города, но не из окрестностей. Касим разбил лагерь к западу от столицы и начал осаду, которая продлилась больше пятидесяти дней. Повстанцы упорно защищались, но, когда запасы продовольствия подошли к концу, они попросили осаждавших позволить им покинуть город с женами и детьми. Касим отказал им. Тогда кордовцы пошли на отчаянный шаг. Они снесли ворота и в четверг 31 октября совершили такую мощную и стремительную вылазку, что враги в панике разбежались. Офицеры Касима вернулись на свои фьефы, сам он искал спасения в Севилье, но горожане, ободренные примером кордовцев, закрыли перед ним ворота и объявили себя республикой. Тогда он укрылся в
Хересе, но Яхья осадил его там и заставил сдаться. Касим сыграл свою роль. Яхья, который притащил его в Малагу в цепях, поклялся убить его, но совесть долгое время не позволяла ему выполнить эту клятву. Во сне ему явился отец, который плакал и кричал: «Не убивай Касима, заклинаю тебя! Когда я был еще ребенком, он был добр ко мне, и хотя был моим старшим братом, не претендовал на трон». Нередко, особенно в изрядном подпитии, Яхья принимал решение убить Касима, но его спутники всегда напоминали ему, что в тюрьме его дядя безопасен. Касим оставался заключенным в замке в провинции Малага в течение тринадцати лет, но в 1036 году Яхья услышал, что он подстрекает гарнизон к бунту. Удивившись, что у Касима еще сохранилось честолюбие, он велел удушить его.
Кордовцы, вернув себе независимость, решили посадить на трон Омейяда, однако не насилием, а с соблюдением должных формальностей. В ноябре они провели соответствующее собрание. Визири представили трех кандидатов: Сулеймана, сына Абд-ер-Рахмана IV (Муртада) Абд-ер-Рахмана, брата Махди и Мухаммеда ибн аль-Ираки. Они были так убеждены, что Сулейман, имя которого стояло первым в списке, будет избран, что государственный секретарь Ахмад ибн Борд сразу составил акт о введении в должность с именем этого кандидата.
Визири, однако, переоценили свое влияние и сильно недооценили сторонников брата Махди. Абд-ер-Рахман, которому в ту пору было двадцать два года, был выслан Хаммудитами и незадолго до выборов тайно вернулся в столицу. Он был свидетелем восстания кордовцев против берберов и еще тогда тщетно пытался собрать партию своих сторонников. Визири, которые организовали восстание, не проявили благосклонности к его претензиям и бросили его эмиссаров в тюрьму, где они все еще находились. Они пытались арестовать и самого Абд-ер-Рахмана, но, когда составляли список кандидатов, все же решили включить его имя в список, чтобы не обижать некоторых своих сограждан. Правда, у них и мысли не было, что принц станет грозным соперником. Его ставили на одну ступень с Мухаммедом ибн аль-Ираки, который вообще не пользовался популярностью. Веря, что у них твердая почва под ногами, визири 1 декабря пригласили знать, солдат и население в большую мечеть, чтобы приступить к выборам халифа. В назначенный день Сулейман прибыл первым. Его сопровождал визирь Абдуллах ибн Мохамис. Сулейман был облачен в великолепные одежды, и его лицо светилось от радости – он не сомневался, что народ выберет его. Его встретили друзья и усадили на возвышении, сооруженном специально для него. Вскоре после этого в мечеть через другую дверь вошел Абд-ер-Рахман. Его окружали солдаты и рабочие, которые, переступив порог, сразу объявили его халифом. Все собравшиеся стали кричать. Удивленные визири на некоторое время онемели. Впрочем, их в любом случае нельзя было услышать из-за стоявшего в мечети шума. Им пришлось смириться с народным выбором и признать Абд-ер-Рахмана халифом. Потрясенному Сулейману тоже. Его подвели к Абд-ер-Рахману, которому он поцеловал руку. Тот усадил его рядом. Третий кандидат, Мухаммед ибн Ираки, тоже присягнул на верность новому халифу. Затем государственный секретарь заменил в акте о введении в должность имя Сулеймана на Абд-ер-Рахмана, который принял титул Мустазхир.
Глава 17
Абд-ер-Рахман V и Ибн-Хазм
Историку эпохи бедствий и людей, искалеченных гражданскими войнами, нередко хочется отвернуться от борьбы фракций и сопутствовавшего ей кровопролития и хотя бы ненадолго уйти в страну фантазий, невинности и мира. Поэтому давайте хотя бы ненадолго обратим свое внимание на поэмы, на которые чистая и истинная любовь вдохновила юного Абд-ер-Рахмана V и его визиря Ибн-Азма. Их стихи дышат юностью, безыскусностью и радостью. Соблазну таких искренних строк невозможно противостоять, тем более среди всеобщей разрухи. Это словно песнь соловья во время бури.
Едва выйдя из детского возраста, Абд-ер-Рахман V страстно влюбился в свою кузину Хабибу, дочь халифа Сулеймана. Но его томные вздохи были напрасны. Вдова Сулеймана была против брака и дала понять юному влюбленному, что ему придется ждать. Его раненая гордость и неутоленные желания нашли отражение в следующих строках:
«Бесконечны причины для отказа, против них восстает моя гордость! В своей слепоте ее семья заставила ее отвергнуть меня; но разве может луна быть отвергнута солнцем? Как может мать Хабибы, которая знает, чего я стою, не принимать меня в роли зятя?
Ведь я люблю ее, эту чистую и невинную дочь семьи Абд Шамса, которая ведет уединенную жизнь во дворце своих родителей. Я поклялся быль ее слугой до гроба, и мое сердце станет ее приданым.
Как ястреб бросается на голубку, расправляющую крылья, так стремительно бегу к ней, когда вижу ее, голубку Абд Шамса, я, отпрыск такого же благородного рода.
Как прекрасна моя возлюбленная! Белизна ее рук соперничает с сиянием Плеяд, а ее роскошной груди завидует рассвет.
Как долго продлится пост, который ты наложила на мою любовь, о моя возлюбленная? Когда ты позволишь мне его закончить?
Под твоей крышей я найду лекарство от всех болезней, да пошлет Аллах тебе свое благословение! Там мое больное сердце найдет утешение, только там огонь, пожирающий меня, погаснет.
Если ты отвергнешь меня, любимая, ты отвергнешь – клянусь – человека, равного тебе по рождению, глаза которого затуманены страстью, внушаемой тобой.
Но я не отчаиваюсь и надеюсь однажды завоевать тебя – так я достигну вершины славы. Я умею обращаться с копьем, и мои черные кони становятся красными от крови. Я оказываю почести чужеземцу, подходящему к моим воротам, я подаю милостыню несчастным, которые обращаются ко мне. Кто из ее родственников превосходит меня в заслугах? Кто равен мне в славе? Я обладаю всеми качествами, чтобы ей понравиться, – юностью, галантностью, нежностью и красноречием».
