В своих стихах я писал:
«Не вини ее, если она тебя избегает. Она не заслуживает твоих упреков. Она прекрасна, как газель или как луна. Но газель робка, и ни один смертный не может дотянуться до луны. Ты лишаешь меня возможности слушать твой восхитительный голос, ты не позволяешь моим глазам лицезреть твою несравненную красоту. Твои мысли только о Боге, а не о смертных мужчинах. Как повезло Аббасу, стихи которого ты пела! Но если бы тот великий поэт услышал твое пение, он бы загрустил, он бы посчитал тебя своим покорителем, поскольку твои губы вложили в его слова пафос, превзошедший его искусство».
Через три дня после того, как Махди объявили халифом, мы покинули свой новый дворец в пригороде Захиры, что к востоку от Кордовы, и вернулись в свое прежнее жилище на западной окраине, но по причинам, о которых я не стану упоминать, той дамы с нами не было. После воцарения на троне Хишама II мы оказались в немилости у властей предержащих. Они изъяли у нас огромную сумму, а нас бросили в тюрьму. Вновь вернув себе свободу, мы были вынуждены скрываться. Началась гражданская война. Не было ни одного человека, которого она бы не затронула. Но наша семья пострадала больше других. Мой отец умер в субботу 21 июня 1012 года, и мы остались в бедственном положении. Однажды, когда я был на похоронах родственника, я узнал девушку среди плакальщиц. В тот день у меня были все основания для печали. Несчастья осаждали меня со всех сторон, и все же, когда я взглянул на нее, все невзгоды, словно по волшебству, исчезли. Она напомнила мне прошлое, безмятежные дни, когда я был охвачен любовью, и ненадолго ко мне вернулась юность и счастье. Но, увы, ненадолго. А потом мрачные реалии сегодняшнего дня снова нахлынули на меня и грусть, усиленная отголосками безнадежной любви, стала еще сильнее. И я сочинил такие стихи:
«Она оплакивает умершего, которого все уважали; но тому, кто еще жив, ее слезы нужнее. Странно! Она плачет о том, кто умер обычной смертью, но не имеет никакой жалости к тому, кого терзает отчаяние».
Вскоре после этого, когда берберы захватили столицу, мы снова были высланы и покинули Кордову в июле 1013 года. Пять лет я не видел ту девушку, предмет моих грез. Наконец, в феврале 1018 года мы вернулись в Кордову. Меня пригласил пожить один из родственников, и там я вновь увидел ее. Но она так сильно изменилась, что я с трудом узнал ее. Цветок, на который я некогда взирал с благоговением и который любой хотел сорвать, но уважение удерживало его, теперь увял. Выросшая под нашей крышей в роскоши, она теперь была вынуждена зарабатывать себе на хлеб тяжелым трудом. Увы, женщины – нежные цветки, когда за ними не ухаживают, они вянут. Их красота недолговечна, впрочем, как и мужская привлекательность. Жгучее солнце, суровое окружение и отсутствие ухода убивают ее. Но даже теперь она бы сделала меня счастливейшим из смертных, сказав хотя бы одно нежное слово. Однако она оставалась холодной и безразличной ко мне, как и раньше. Мало-помалу эта холодность начала отдалять меня от нее, а утрата красоты довершила дело. Я никогда не упрекал ее – не упрекаю и сейчас. У меня нет на это права. На что мне жаловаться? Я мог бы выразить недовольство, если бы она напропалую кокетничала со мной. Но этого не было. Она никогда не давала мне ни намека на надежду и ничего не обещала».
В приведенном выше рассказе приводятся примеры утонченности чувств, необычной для арабов, которые предпочитают манящее изящество, взгляды, таящие предвкушение, вздохи, которые поощряют. Рассказ о любви Ибн-Хазма, безусловно, не лишен чувственного элемента, поскольку его сожаления стали меньше, когда объект его обожания изменился к худшему. Но в нем также есть духовная привлекательность, рыцарское отношение и энтузиазм. Он чарует спокойной, скромной красотой, сдержанным достоинством. Однако следует помнить, что этот автор весьма сдержан и строг и, как мы уже говорили, большинство христианских или арабских поэтов не были чистокровными арабами. Праправнук испанского христианина, он не полностью утратил образ мыслей и чувства, характерные для своих предков. И напрасно такие приобретшие восточный характер испанцы открещиваются от своего происхождения, зря они поминают не Христа, а Мухаммеда и осыпают своих бывших собратьев по религии саркастическими замечаниями. В их душе все равно жив тонкий, истинно духовный элемент, не являющийся арабским.
Глава 18
Падение халифата
Не прошло и семи недель после избрания Абд-ер-Рахмана и назначения Ибн-Хазма на должность хаджиба, как молодой халиф был уже мертв, а хаджиб навсегда отказался от мирских честолюбивых желаний, чтобы посвятить себя учению, уединению и молитве. Никого из них нельзя было упрекнуть в том, что они внесли в государственные дела ветреность и непостоянство, так часто приписываемые поэтам. Совсем наоборот, оба обладали административными способностями. Закаленные суровой школой несчастий и изгнания, они рано приобрели знания человеческой природы и политическую проницательность. Но их окружало много разных опасностей. Абд-ер-Рахман мог положиться только на молодую знать. Кроме Али ибн Хазма, его обычными советниками были Абд аль-Ваххаб ибн Хазм (кузен Али) и Абу Амир ибн Шохайд. Они оба были талантливыми людьми, но оскорбляли строгих мусульман вольностью своих религиозных взглядов. Знать старшего возраста отдавала предпочтение кандидатуре Сулеймана и, после того как он был отвергнут большинством, стала открыто интриговать в его пользу, так что Абд-ер-Рахман даже был вынужден посадить кое-кого под арест. Умные и проницательные люди одобрили этот необходимый шаг, но он взбудоражил большую часть аристократии. Также юный монарх дал повод упрекнуть себя в аресте двух своих соперников. С ними – это правда – обращались с большой любезностью, но они были ограничены в передвижениях территорией дворца. С другой стороны, в результате гражданских беспорядков закрылись почти все рынки труда и появилось множество безработных. Все они, естественно, были недовольны сложившимся положением дел и готовы изменить структуру общества. К сожалению, у этих анархических орд был лидер – некто Мухаммед из Омейядов. Когда собирались избирательные собрания, он надеялся, что выбор падет на него. Однако его имя даже не упоминалось – чему едва ли стоило удивляться, поскольку он был необразованным человеком, весьма посредственных способностей, склонным только к выпивке и дебоширству. Зато тщеславием он обладал непомерным, и, когда он узнал, что его проигнорировали и трон достался совсем молодому человеку, его ярости не было предела. Поэтому он воспользовался своим влиянием на рабочих, которые спутали его мужиковатость с городской изысканностью. С некоторыми из них он был на короткой ноге – например, с неким ткачом Ахмадом ибн Халидом. При помощи этого человека Мухаммед рисовал рабочим заманчивые картины грабежей и хаоса. Таким образом, он закладывал основы большого восстания.
Сначала не было причин опасаться коалиции населения и арестованной знати, поскольку они поддерживали разных кандидатов. Но после смерти Сулеймана патриции объединились с народными трибунами. Один из патрициев по имени Ибн-Имран стал посредником. Не подозревая никакой крамолы, хотя его и предупреждали, Абд-ер-Рахман отпустил его на свободу. «Если Ибн-Имран, – сказал один из друзей халифа, – выйдет на свободу, тебе не жить». Это был очень опасный человек. С первой же попытки ему удалось привлечь на свою сторону офицеров дворцовой стражи, которые именно в это время были особенно недовольны халифом. Двумя днями раньше в столицу прибыл берберский батальон, чтобы предложить службу монарху, и тот, остро нуждавшийся в войсках, принял их предложение. Это вызвало зависть стражников, которые, подстрекаемые Ибн-Имраном, стали открыто жаловаться. «Мы разгромили берберов и выдворили их из столицы, а теперь этот человек, которого мы посадили на трон, хочет вернуть их обратно и вновь подчинить нас их ужасному правлению». Население, только ожидавшее сигнала к восстанию, не заставило себя ждать, и в тот момент, когда Абд-ер-Рахман не ждал никакого подвоха, толпа ворвалась во дворец и освободила арестованных патрициев. Несчастный халиф сразу понял, что на карту поставлена его жизнь, и, растерявшись, попросил совета у визирей. Те опасались за свои жизни и долго размышляли, что делать дальше. Однако в какой-то момент стражники заверили их, что им нечего бояться, если они предоставят Абд-ер-Рахмана своей судьбе. Большинство визирей подчинились инстинкту самосохранения и стали по одному покидать монарха. Правда, очень скоро они узнали цену обещаний стражи, поскольку несколько человек были убиты сразу – при выходе из дворца.
