Хажиб обнаружил казну пустой. Чтобы покрыть текущие расходы, срочно нужны были доходы, причем большие. Откуда их взять? Ввести новые налоги – этого не мог не знать Хакам – значит гарантировать новому халифу непопулярность. Поэтому хаджиб прибег к другим средствам, может быть не слишком честным, но продиктованным необходимостью. Обнаружив некоторые ценности, которые Амирид Музаффа отдал на сохранение своим друзьям, Хакам конфисковал их и заставил главных купцов купить их по заоблачным ценам. Еще он заставил их купить свинец и железо из разрушенных во время гражданской войны дворцов. Но полученных таким образом денег было мало. Хакаму пришлось обратиться к Ибн аль-Джайяру, тому самому ненавистному и презренному факиху, который в прошлый раз предложил халифу Али ибн Хаммуду эффективное, хотя и позорное средство наполнить казну. Теперь он посоветовал Хакаму получить существенные доходы за счет мечетей. Эта афера стала известной и вызвала много слухов среди кордовцев, особенно факихов. Тем не менее незадолго до этого факихи, которые заседали в суде, приняли решение об увеличении жалованья, хорошо зная, что необходимые средства получены из незаконных налогов. Поэтому Хакам, возмущенный их лицемерием, выпустил против них язвительный манифест. Абу Амир ибн Шахайд, его составивший, зачитал его публично во дворце и в мечети. Было это в июне 1030 года. Оскорбленные факихи попытались передать свой гнев народу, но, поскольку у масс, судя по всему, особых проблем не было, ничего не вышло. Правительство усилило рвение. Визирь, уличенный в участии в заговоре, был казнен, а Ибн-Шохайд потребовал казни «больших шляп» – так он их называл. «Не обращайте внимания на заявления этих жалких людишек! – восклицал он, обращаясь к халифу. – Пусть на них охотятся. Предоставьте мне обличать их».
Если Хакам общался с теологами, он бы удержал свои позиции, потому что они тогда не были достаточно влиятельны, чтобы причинить ему вред. Но у него были намного более опасные враги. Почти все патриции были настроены к нему враждебно. Низкое происхождение было несмываемым пятном в глазах аристократов. Они считали его не солдатом удачи, а ткачом и ставили его на один уровень с хаджибом Хакама II. В действительности существовала большая разница между этими двумя людьми. Один был ремесленником, другой провел лучшие годы в лагерях или при дворах принцев приграничья. Знать была не слишком щепетильна в отношении средств, с помощью которых наполнялась казна, и она была готова легко простить человеку собственной касты финансовые операции, которые был вынужден вести хаджиб. Но поскольку он был плебеем, они не прощали ему ничего и использовали доходящие до них слухи, чтобы усилить свою ненависть. Политика аристократов, однако, была вредна для их же собственных интересов. Сначала Хакам не выказывал к ним враждебности и не увольнял их. А патриция Ибн-Шохайда даже сделал своим другом и доверенным лицом. Но когда он понял, что они отвечают ему только презрением и что от них можно ждать только неприязни, антипатии и открытой враждебности, были затронуты его чувства, и он стал искать чиновников среди плебеев. Те, кому он давал должности, заранее знали о неприятии их аристократами. А те при каждом удобном случае объявляли, что хаджиб назначал только «беспомощных молодых ткачей, безбожников, которые не думают ни о чем, кроме вина, цветов и трюфелей; они живут за счет достойных горожан и высмеивают тех несчастных, которые обращаются к ним за справедливостью». Хакама они называли мелким интриганом, робким офицером, хорошим всадником – и все. Никаких других талантов они у него не признавали. Безусловно, их ослепляла ненависть. Но в любом случае средства, которые они использовали, чтобы свергнуть объект своей неприязни, были самыми низкими.
Сначала они попытались поднять бунт среди населения, объявив, что стагнация в торговле, на самом деле объяснявшаяся национальными бедствиями, стала результатом пошлин, наложенных хаджибом на многие товары. Такие страстные обращения давали плоды, и некая банда пообещала патрициям напасть на хаджиба в его жилище. Но Хакам был вовремя предупрежден, покинул свой дворец и обосновался у халифа. После этого он отменил сомнительные пошлины и обратился к народу с длинным и страстным манифестом. В нем он разъяснил, что пошлины были наложены, чтобы удовлетворить самые острые потребности казны, но в будущем он постарается обходиться без них. Народные волнения пошли на убыль. Тогда знать сменила линию поведения. Хакам не слишком доверял андалусским войскам, которые были преданы знати, и постарался собрать несколько отрядов берберов. Андалусцы жаловались, и патриции старательно поддерживали их недовольство. Хакам, разгадав их замысел, принял меры, чтобы сохранить дисциплину в армии, и наказал зачинщиков, не выплатив им жалованье. Тогда патриции решили опозорить хаджиба перед Хишамом. И снова их постигла неудача. Хакам имел большее влияние на слабого монарха, чем они, и им было запрещено входить во дворец. Только один Ибн-Джавар имел некоторое влияние на халифа, который относился к нему с уважением и благодарностью, поскольку именно ему он был обязан троном, точнее, своим роскошным бездельем. Все попытки Хакама отстранить Ибн-Джавара до сих пор были безуспешными, но он не терял надежды и не уставал требовать его увольнения, рассчитывая в конце концов добиться своего. Ибн-Джавар это знал и, вероятно, думал, что утрачивает позиции. И он решился: следует покончить не только с хаджибом, но и с монархией, и править должен государственный совет. Его коллеги сразу согласились с проектом. Но как должны были они вербовать сторонников? В этом заключалась настоящая трудность. Многие люди были готовы пойти на все, чтобы свергнуть Хишама III, но ни один человек за пределами госсовета, похоже, даже не мечтал заменить монархию олигархией. Едва ли они представляли себе другую форму правления, за исключением монархии. Поэтому члены совета сочли необходимым скрыть свои истинные планы и, сделав вид, что намереваются заменить Хишама другим халифом, вступили в переговоры с его родственником по имени Омайя, безрассудным и честолюбивым человеком, к тому же не слишком дальновидным. Ему дали понять, что если он возглавит восстание, трон будет принадлежать ему. Не подозревая, что его используют как обычный инструмент, который будет выброшен, как только выполнит свою функцию, молодой принц принял предложение с большим энтузиазмом, и поскольку он был щедр, то легко привлек на свою сторону солдат, которым не платили жалованье. В декабре 1031 года эти люди устроили засаду и напали на Хакама, когда он вышел из дворца. Его убили раньше, чем он успел достать меч. Ему отрезали голову и, вымыв ее в баке торговца рыбой, – поскольку кровь и грязь делали его лицо неузнаваемым – насадили ее на копье. Омайя руководил перемещением солдат; к ним присоединилась толпа. Хишам, испуганный ужасными криками, наполнившими его дворец, поднялся вместе с женщинами гарема и четырьмя славянами на самую высокую башню.
– Что вы хотите со мной сделать? – крикнул он восставшим, которые уже ворвались во дворец. – Я не сделал вам ничего плохого. Если у вас есть жалобы, изложите их визирю, он все решит.
– Вот твой визирь! – И Хишам увидел отрубленную голову на конце копья. – Посмотри на голову негодяя, которому ты, жалкий трус, отдал свой народ.
Пока Хишам пытался успокоить озверевшую толпу, которая отвечала ему только оскорблениями, другой отряд ворвался на женскую половину, откуда люди вынесли все, что смогли унести, и где они нашли цепи, приготовленные, как они решили, Хакамом для знати. Омайя всячески подбадривал грабителей, предлагая обогащаться всем, что они видят, а потом подняться на башню и убить другого негодяя – теперь уже для него. Была сделана попытка забраться на башню, но она оказалась слишком высокой. Хишам позвал на помощь горожан, которые не принимали участия в грабежах, но его призыв остался без ответа.
