В данный момент хватало, чтобы нападать на соседние территории, но все же не достаточно, чтобы защищать Севилью от серьезных атак, в чем он убедился в 1027 году. В том году хаммудитский халиф Яхья ибн Али и берберский правитель Кармоны Мухаммед ибн Абдуллах осадили Севилью. Слишком слабые, чтобы долго сопротивляться, севильцы вступили в переговоры с Яхьей. Они объявили о своем намерении признать его господство, если берберы не войдут в город. Яхья согласился, но потребовал в заложники несколько молодых патрициев, которые должны были ответить своей жизнью за преданность севильцев. Это требование посеяло ужас в городе. Ни один аристократ не желал отдавать своего сына берберам, чтобы его убили при первом же подозрении. Один только кади не сомневался. Он предложил Яхье своего сына Аббада, и халиф, зная, каким влиянием пользуется кади, согласился на единственного заложника.
Этот самоотверженный акт добавил кади популярности. Ему больше нечего было бояться со стороны знати или халифа, власть которого он формально признал, а значит, настало время править в одиночку. Он уже уволил из совета патрициев Ибн-Хаджаджа и Хаузани, и у него осталось только двое коллег – Зубайди и Ибн-Ярим. Он уволил обоих, отправив Зубайди в изгнание. Тот сначала уехал в Кайруан, а потом в Альмерию, где стал кади. Своим хаджибом он выбрал плебея – некого Хабиба, родом из окрестностей Севильи, человека беспринципного, но активного, умного и преданного хозяину.
Кади решил расширить территорию, аннексировав Бежу. Этот город, изрядно пострадавший в IX веке от рук арабов и ренегатов, в последнее время был разграблен и частично уничтожен берберами. Кади планировал отстроить его, но принц Бадахоса Абдуллах ибн Афтас, прослышав об этом, послал к городу войска под командованием своего сына Мухаммеда, который наследовал ему под именем Музаффар, и они уже овладели Бежей, когда к воротам подошел сын кади Исмаил с армией Севильи и правитель Кармоны, союзника его отца. Он начал осаду и послал кавалерию грабить окрестные деревни. Несмотря на подкрепление, полученное от Ибн-Тайфура, правителя Мертолы, Мухаммед потерпел поражение, попал в руки противника и был отослан в Кармону.
Окрыленные успехами, кади и его союзник стали устраивать рейды не только на территорию Бадахоса, но также к Кордове, вынудив правительство прежней столицы призвать на службу берберов из Сидоны. Но через некоторое время было заключено перемирие, и Мухаммед Афтасил был освобожден по согласию кади. Было это в марте 1030 года. Объявляя о его освобождении, правитель Кармоны посоветовал ему посетить Севилью и выразить благодарность кади. Но только Мухаммед испытывал настолько сильную неприязнь к последнему, что ответил: «Я лучше останусь твоим пленником, чем признаю свой долг перед этим человеком. Если я обязан своим освобождением не только тебе, но и кади Севильи, то останусь там, где я есть». Правитель Кармоны с уважением отнесся к его чувствам, и его проводили до Бадахоса с почестями, причитающимися его рангу.
Спустя четыре года, в 1034 году, Абдуллах Афтасид отомстил за неудачи способом, который не делает ему чести. Он дал разрешение кади на проход через свою территории отряда, предназначенного для рейда на королевство Леон, но, когда Исмаил вошел в узкое ущелье на границе с Леоном, на него внезапно из засады напали люди Абдуллаха. Многие севильские солдаты были убиты. Самому Исмаилу удалось бежать с горсткой уцелевших войск, но, добираясь до Лиссабона, северно-западного аванпоста владений его отца, им пришлось вынести ужасные лишения.
С тех пор кади стал смертельным врагом принца Бадахоса. Нам не известны подробности конфликта, и война, определенно, была менее важной по своим результатам для мусульманской Испании, чем другое событие, о котором мы расскажем далее.
Кади, как мы видели, признал верховную власть халифа Хаммудитов, Яхьи ибн Али. Некоторое время это признание оставалось неработающим. Кади безраздельно правил в Севилье, поскольку Яхья был слишком слаб, чтобы пользоваться своими правами. Постепенно ситуация изменилась. Яхья собрал под свои знамена почти всех вождей берберов. Он стал фактическим, а не номинальным лидером всей африканской партии, и, обосновавшись в Кармоне, откуда он изгнал Мухаммеда ибн Абдуллаха, он угрожал Кордове и Севилье одновременно.
Неминуемая опасность подала кади идею, которая могла бы считаться благородной и патриотической, не будь она в основном продиктована личными амбициями. Чтобы не позволить теперь объединившимся берберам снова завоевать утраченные территории, необходима коалиция из арабов и славян под руководством одного лидера. Только так можно спасти страну от возвращения проблем. И кади запланировал создание большой лиги, объединяющей всех врагов африканцев, а себе предназначил должность главы этой лиги. Он не был слеп и отчетливо видел препятствия на своем пути. Он знал, что вызовет подозрения славянских принцев, арабской знати и сенаторов Кордовы и их гордость будет задета, если он станет их главой. Но это его не остановило. Как мы увидим, обстоятельства в немалой степени ему благоприятствовали, так что он в какой-то степени сумел воплотить в жизнь свой проект.
Уже было сказано, что несчастный халиф Хишам II бежал из дворца, где его содержали во время правления Сулеймана, и, вероятнее всего, умер в Азии, оставленный без внимания и никому не известный. Население, однако, все еще испытывало сильную привязанность к Омейядам – династии, которая дала им славу и процветание, и отказывалось признать смерть монарха, жадно впитывая все дикие слухи, циркулировавшие о нем. Обстоятельных рассказов о его жизни в Азии хватало. Сначала – как утвержджали – Хишам отправился в Мекку, прихватив с собой кошель, полный денег и драгоценностей. Его ограбили негры – стражи эмира. Он два дня ничего не ел, после чего гончар, почувствовавший к нему симпатию, спросил, умеет ли он работать с глиной. Хишам ответил наудачу, что умеет.
– Тогда, – сказал гончар, – ты можешь поступить ко мне на службу и будешь получать диргем и буханку хлеба каждый день.
– С радостью! – воскликнул Хишам. – Но сначала дай мне хлеба, потому что я два дня не ел.
Некоторое время халиф, хотя и не слишком умелый и энергичный рабочий, зарабатывал себе на жизнь гончарным делом, но потом ему надоела тяжелая работа и он присоединился к каравану, направлявшемуся в Палестину. В Иерусалим он прибыл нищим. Однажды, бродя по улицам, он остановился у лавки, торгующей циновками.
– Почему ты так внимательно на меня смотришь? – спросил хозяин. – Знаешь ремесло?
– Увы, нет, – ответил Хишам. – Но я умираю с голоду.
– Оставайся, – ответил хозяин. – Ты будешь собирать для меня тростник, а я – платить за твою работу.
Хишам с благодарностью принял предложение и через некоторое время научился весьма прилично плести циновки. Прошло несколько лет, и в 1033 году Хишам вернулся в Испанию. Сначала он объявился в Малаге, потом, в 1035 году, в Альмерии и затем, изгнанный принцем Зухайром из своих владений, осел в Калатраве.
Эта история, легко принятая на веру жителями, представляется крайне маловероятной. Известно, что, когда Яхья угрожал Севилье и Кордове, в Калатраве был торговец циновками по имени Халаф, очень похожий на Хишама. Но нет никаких свидетельств того, что это действительно был прежний халиф. Историки Ибн-Хайян и Ибн-Хазм – люди Омейядов, а значит, в их интересах признать Хишама – энергично отрицают какую-либо связь между Халафом и халифом. Халаф, однако, был честолюбив. Часто слышал о своем сходстве с Хишамом, он заявил, что действительно является монархом. Он не был уроженцем Калатравы, и поэтому сограждане ему поверили. Они пошли еще дальше – признали его своим сувереном и восстали против своего правителя, Исмаила ибн Дхун-Нуна, принца Толедо. Тогда принц осадил город. Защитники вскоре сдались, изгнали самозваного Хишама и вернулись к прежней жизни.
