– Что ж, я поступлю с тобой так, как ты желаешь. Возвращайся в Гранаду. Твоя семья там. А когда я приеду, решу, что с тобой делать.
В тот момент Абу-л Футух обрадовался, не обратив внимания на двусмысленность слов монарха. Он отправился в Гранаду в сопровождении двух всадников. Но когда они подъехали к городу, Кодам выполнил приказ хозяина. Его люди схватили пленника, обрили ему голову и посадили на верблюда. За ним уселся негр гигантского телосложения и всю дорогу бил его. Так Абу-л Футуха провезли по улицам и, в конце концов, бросили в тюрьму вместе с одним из его сообщников, бербером, взятым в плен в Эсихе.
Прошло несколько дней. Бадис вернулся, но не принял никакого решения относительно пленника. На этот раз Бологгин, инициатор убийства Ибн-Аббаса, выступил в роли миротворца. По какой-то причине он проявил интерес к ученому и так горячо отстаивал его невиновность, что Бадис, не желавший обижать брата, заколебался. Но однажды, когда Бологгин участвовал в пьяной оргии – что было отнюдь не редко для обоих братьев – Бадис велел привести к нему Абу-л Футуха и второго пленника. Обрушив поток оскорблений на Абу-л Футуха, Бадис в конце концов выдохся и сказал:
– Твои звезды не помогли. Ты лжец. Разве ты не обещал своему эмиру – этому жалкому глупцу, – что он займет мой трон и будет править тридцать лет? Почему же ты не составил собственный гороскоп, чтобы избавить себя от неприятностей? А теперь твоя жизнь, презренный негодяй, в моих руках.
Абу-л Футух не ответил. Пока оставалась хотя бы искра надежды увидеть свою обожаемую семью и детей, он был готов стерпеть любые унижения. Но теперь, осознав, что не сможет переубедить или хотя бы смягчить этого безжалостного и коварного тирана, он вернул свою гордость, смелость и энергию. Опустив глаза, с презрительной улыбкой на устах, он хранил горделивое молчание. Это достойное спокойствие переполнило чашу терпения Бадиса. Кипя от ярости, он вскочил, выхватил меч и вонзил его в сердце пленника. Абу-л Футух получил роковой удар, не дрогнув. Его отвага восхитила даже самого тирана. Обернувшись к одному из своих слуг, Бадис приказал обезглавить тело и насадить голову на копье, а тело похоронить рядом с телом Ибн-Аббаса. Король пожелал, чтобы два его врага лежали рядом до самого Судного дня. После этого Бадис обратил свой взор на бербера и велел ему подойти поближе.
Тот был охвачен невыразимым страхом. От ужаса он дрожал всем телом. Упав на колени, он попытался оправдаться и умолить принца пощадить его жизнь.
– Презренный негодяй! – воскликнул Бадис. – Неужели ты совсем лишен стыда? Ученый человек, который лежит здесь – в нем страх был бы простителен, – принял смерть, как герой. Ты сам это видел. А ты, солдат-ветеран, считающий себя храбрым человеком, проявляешь такую трусость? Этого нельзя простить!
В следующее мгновение голова бербера упала с плеч. Это было 20 октября 1039 года. Абу-л Футух был похоронен рядом с Ибн-Аббасом. Интеллектуальная и литературная элита гранадского общества не могла не испытывать чувства потери. Проходя мимо того места, где покоятся его останки, араб, обреченный молча терпеть чужеземное варварское иго, нередко шептал: «О, какими несравненными учеными были те, чьи кости лежат здесь. Бог бессмертен! Да славится во веки веков его имя!»
Глава 4
Малага
Кровожадный тиран Малаги приобретал все большее внимание в своей партии. Это правда, что он до сих пор формально признавал главенство Хаммудитов Малаги – слабых принцев, зависимых от своих хаджибов, но склонным к устранению соперников с помощью яда или кинжала. Даже не думая контролировать своих могущественных вассалов, они довольствовались тем, что выставляли напоказ свое мирное правление над Малагой, Танжером и Сеутой.
Существовала большая разница между дворами Гранады и Малаги. В первом не было никого, кроме берберов или людей, которые, как еврей Самуэль, действовали в интересах берберов. Результатом была достойная подражания сплоченность. При дворе Малаги, с другой стороны, были только славяне, и, рано или поздно, зависть, соперничество и ненависть, которые в немалой степени способствовали падению Омейядов, не могли не проявиться и здесь.
Халиф Идрис I, который был тяжело болен, когда посылал войска против севильцев, умер через два дня после получения головы Исмаила, убитого при Эсихе. Началась борьба между бербером Ибн-Баканна и славянским хаджибом по имени Наха. Первый хотел возложить корону на голову Яхьи, старшего сына Идриса, считая, что при этом вся власть перейдет в его руки. Славянин был против. Как хаджиб африканских провинций, он объявил халифом Хасана ибн Яхья и начал готовиться к переправе через пролив. Бербер, не слишком храбрый и решительный, был устрашен угрожающим поведением Наха. Не в силах решить, что делать – сопротивляться или сдаться, он не принял необходимых мер предосторожности и однажды увидел африканский флот, стоящий на якорях на рейде Малаги. Он поспешно бежал в Комарес вместе со своим кандидатом. Хасан, хозяин столицы, заверил, что он будет прощен, если вернется. Бербер поверил ему и поплатился за свою неуместную доверчивость жизнью. Пророческий сон еврея Самуэля стал явью. Немного позже противник Хасана тоже был умерщвлен. Наха был, вероятно, как утверждают многие историки, единственным подстрекателем этого преступления. Но Хасан заплатил за него. Он был отравлен своей женой, сестрой несчастного Яхьи.
Нахе пришло в голову, что он уже достаточно давно играет роль хаджиба. Поэтому, умертвив сына Хасана – маленького мальчика – и бросив в тюрьму его брата Идриса, он дерзко предложил себя берберам в качестве суверена и постарался умаслить их блестящими обещаниями. Придя в глубочайшее негодование от столь невероятной наглости и кощунственного честолюбия – они всегда испытывали почти суеверное почтение к потомкам пророка, – берберы решили ждать более благоприятной возможности покарать его и потому поклялись ему в верности.
После этого Наха объявил о своем намерении отобрать Альхесирас у правящего там хаммудита Мухаммеда. Он начал кампанию, но в первых же встречах с противником понял, что берберы сражаются как-то смирно и он не может на них положиться. Проявив благоразумие, он приказал отступать. Он намеревался по возвращении в столицу выслать заподозренных им берберов, подкупить остальных и окружить себя как можно большим числом славян. Но его враги или получили информацию о его планах, или догадались о них, и, когда армия проходила через узкий горный проход, они напали на узурпатора и убили его. И было это 5 февраля 1043 года.
В войсках воцарилась неразбериха. Берберы ликовали, а славяне разбегались, чтобы не разделить судьбу своего главы, а двое убийц во весь опор поскакали в город и, въехав в Малагу, стали кричать: «Хорошие новости! Узурпатора больше нет!» Потом они убили помощника Нахи. Идриса, брата Хасана, освободили из заключения и объявили халифом.
Славяне сыграли свою роль в Малаге, однако мир, на некоторое время восстановленный, оказался непродолжительным. Идрис II никоим образом не был великим человеком, но он был добр и снисходителен. Ему нравилось раздавать подарки. Если бы это зависело только от него, все были бы счастливы. Он отзывал отовсюду изгнанников и возвращал им собственность, он никогда не слушал доносчиков и каждый день раздавал бедным пятьсот дукатов. Его симпатия к низшим классам, с представителями которых он любил беседовать, резко контрастировала с роскошью, великолепием и строгим этикетом двора. Хаммудиты, как потомки зятя пророка, считались их подданными полубогами. Чтобы поддерживать иллюзию, чрезвычайно полезную для укрепления их власти, они редко показывались на публике и всячески окружали себя таинственностью. Сам Идрис, несмотря на свои простые вкусы, не отказывался от церемониалов, установленных его предшественниками, и плотный занавес всегда отделял его от того, с кем он разговаривал, однако, поскольку он был в высшей степени добродушным человеком, то иногда забывал свою роль. Однажды, к примеру, поэт из Лиссабона прочитал оду, восхваляющую его великодушие и благородных предков. «Если другие люди, – сказал он, используя фантазийную арабскую фразеологию, – созданы из воды и пыли, потомки пророка сотворены только из чистой воды справедливости и благочестия. Дар пророчества дарован их предку, и ангел Гавриил, невидимый нами, парит над нашими головами. Лик Идриса, предводителя правоверных, подобно восходящему солнцу, которое ослепляет своими лучами всех, кто на него смотрит. Ах, мой принц, как бы мы хотели взглянуть на вас, окунуться в ваше сияние – частицу того, что окружает Властелина Вселенной!» И халиф сразу велел раздвинуть занавес. Более удачливый, чем несчастная возлюбленная Юпитера, ставшая жертвой своего любопытства, поэт смог насладиться созерцанием своего божества, которое если и не ослепляло губительным сиянием, но, во всяком случае, было добрым и благожелательным. Вероятно, зрелище оказалось приятнее глазу поэта, чем если бы оно излучало слепящие лучи, о которых он говорил в своих стихах. Известно, что поэт получил щедрые дары и удалился вполне удовлетворенный.
