Следующей целью аль-Мутадида стало маленькое государство Сильвес (Сильвиш), в котором правило арабское семейство Бени Музайна, предки которого с древности владели обширными землями в этой части полуострова и со времен Омейядов занимали важные посты.
Решив, что он скорее умрет, чем сдастся, принц Сильвеса защищался с отчаянием обреченного. Но севильская армия, номинальным командиром которой был Мухаммед, сын Мутадида, которому тогда едва исполнилось тринадцать лет, вела осаду уверенно и энергично, и в конце концов Сильвес взяли штурмом. Это было в 1051 или 1052 году. Штурм состоялся после завоевания Ньеблы и Уэльвы (443 год хиджры) и до взятия Санта-Марии (444 год хиджры). Ибн-Музайна тщетно искал смерть в гуще сражения. Аль-Мутадид пощадил его жизнь и лишь выслал его. Потом, поручив своему сыну Мухаммеду управление Сильвесом, принц повернул оружие против Санта-Марии, маленького государства, расположенного на мысу, который до сих пор носит это название. Султан Сулейман даровал его, как фьеф, некому Саиду ибн Гаруну из Мериды, родословная которого неизвестна. Возможно, он не был ни бербером, ни арабом. Люди, происхождение которых неизвестно арабским хронистам, – это, как правило, испанцы. После смерти Сулеймана Ибн-Гарун объявил о своей независимости, а после его смерти его преемником стал сын – Мухаммед. Последний, подвергшись атаке севильцев, сопротивлялся недолго.
Аль-Мутадид объединил район Санта-Марии и Сильвеса и поручил его управлению своего сына Мухаммеда. Это было в 1052 году.
Благодаря этим быстрым завоеваниям государство Севилья существенно расширилось в западном направлении. Но его экспансия сдерживалась на юге, где властвовали берберы. Большинство из них в то время находились в мире с аль-Мутадидом, и даже признавали его верховную власть – или, точнее, власть мнимого Хишама II. Аль-Мутадид, однако, не был удовлетворен такой ситуацией. В его намерения входило уничтожение берберских принцев и захват их территорий. Но он действовал осторожно, не желая ввязываться в такое сложное мероприятие, пока его успех не будет гарантирован интригами.
После завоевания Сильвеса он нанес неожиданный визит – в сопровождении только двух помощников – двум вассалам Ибн-Нуху, правителю Морона, и Ибн-Аби Корра, правителю Ронды. Учитывая ненависть, которую к нему испытывали берберы, было удивительно, что он сам пошел к ним в руки. Но у аль-Мутадида никогда не было недостатка в смелости, и, несмотря на собственное вероломство, он полагался на порядочность других. В Мороне его приняли уважительно. Ибн-Нух заверил его, что счастлив видеть нежданного гостя, постарался проявить максимальное гостеприимство и заверил его в верности. Но аль-Мутадид приехал вовсе не для того, чтобы слушать комплименты или заверения в дружеских чувствах. Он желал увидеть своими глазами, как расположена территория, и, если получиться, привлечь на свою сторону некоторых влиятельных персон. Он довольно скоро заметил, что арабское население желает сбросить берберское иго, и, когда придет время, он сможет рассчитывать на его поддержку. С помощью золота и драгоценных камней, которых было в избытке у его помощников, аль-Мутадид сумел подкупить нескольких берберских офицеров, и Ибн-Нух ничего не заподозрил.
Полностью удовлетворенный результатами визита, аль-Мутадид направился в Ронду. Там его тоже приняли с почестями, и его махинации оказались такими же – или даже более успешными. Арабы Ронды желали избавиться от берберов даже больше, чем арабы Морона. Бени Аби Корра были более суровыми хозяевами, чем Ибн-Нух. Поэтому аль-Мутадид сумел заложить фундамент масштабного заговора, готового по сигналу перерасти в большое восстание.
Тем не менее он едва не заплатил за свою дерзкую смелость жизнью. Однажды после пиршества, на котором вино лилось рекой, он ощутил сонливость.
– Я устал, – сказал аль-Мутадид хозяину. – Хотелось бы немного отдохнуть. Но вы не должны прерывать веселье. Короткий сон освежит меня, и я очень скоро присоединюсь к вам.
– Как пожелаешь, господин, – сказал Ибн Аби Корра и проводил гостя к месту, где он мог прилечь.
Через полчаса, когда аль-Мутадид, казалось, глубоко заснул, берберский офицер потребовал внимания. Он хотел сказать нечто важное. Когда наступила тишина, он сказал:
– Мне кажется, что у нас здесь появился жирный телец, который подставляет горло под наши ножи. Это удача, о которой мы даже не мечтали. Мы могли отдать за него все золото Андалусии и не получить ничего, а тут он сам к нам пришел. Он – дьявол в человеческом обличье, и мы все это знаем. Когда он умрет, никто не станет оспаривать у нас право владения этой страной.
Собравшиеся замолчали и уставились на говорившего. Поскольку убийство того, кого они одновременно боялись и ненавидели и чья злокозненность была общеизвестна, показалось слишком привлекательным для людей, привычных к преступлениям с незапамятных времен, поэтому на их лицах не было ни удивления, ни отвращения. Только один человек, более благонадежный, чем все остальные, почувствовал, что при мысли о таком коварном предательстве у него вскипела кровь. Это был Муаз ибн Аби Корра, родственник правителя Ронды. Его глаза сверкали от благородного негодования, когда он встал и заявил:
– Ради всего святого, давайте не будем этого делать. Этот человек пришел сюда, рассчитывая на нашу лояльность. Судя по его поведению, он не считает нас способными на коварное предательство. Честь требует, чтобы мы оказались достойными его доверия. Что скажут наши братья из других племен, узнав, что мы нарушили священные правила гостеприимства и убили гостя? Тот, кто это сделает, будет проклят.
Берберы были тронуты этими искренними пылкими словами. Напомнив об обязанностях гостеприимства, Муаз затронул те струны в их сердцах, которые, как правило, бесконечно много значат для восточных народов.
Тем временем аль-Мутадид только делал вид, что спит, и в ужасе прислушивался к разговорам. А после речи Муаза он якобы проснулся и встал, чтобы занять свое место за столом. Гости тоже встали. Они смущенно отводили глаза и целовали его в лоб, причем их объятия были порывистыми – тревожила совесть. Ведь они едва не отправили гостя в мир иной.
– Друзья мои, – сказал принц. – Мне необходимо срочно вернуться в Севилью. Сейчас, накануне отъезда, я даже не могу выразить, как тронут вашим гостеприимством. Мне бы хотелось оставить каждому из вас какой-то подарок – знак моей благодарности, но, к сожалению, запас подарков, которые я всегда вожу с собой, иссяк. Прикажите принести чернила и бумагу, и пусть каждый из вас назовет мне свое имя и то, чего он больше всего желает – платья, деньги, кони, женщины, рабы – все, что угодно. Когда я вернусь в Севилью, можете присылать туда своих слуг за подарком.
Вся компания с радостью сделала то, что сказал принц, и, когда аль-Мутадид вернулся в Севилью, туда стали прибывать посланцы берберов, которые разъехались по домам с великолепными дарами для своих хозяев.
Теперь между берберами и аль-Мутадидом установились прекрасные отношения; старая вражда была забыта, на смену ей пришел крепкий союз и сердечная дружба. Спустя полгода аль-Мутадид пригласил правителей Ронды и Морона на пир, в знак, как он сказал, ответной любезности за их недавнее гостеприимство. Он также послал приглашение Ибн-Хазруну, правителю Аркоса и Хереса, и в назначенное время три бербера прибыли в Севилью. Это было в 1053 году.
