Как только Ибн-Аммар, к своей большой радости, услышал эту новость, он попросил разрешения Мутамида посетить завоеванный город. Тот дал его без колебаний. После этого визирь, желая вознаградить жителей Мурсии, раздобыл большое количество лошадей и мулов в королевских конюшнях, позаимствовал остальных у друзей – всего получилось двести голов, нагрузил их дорогостоящими продуктами и вышел на марш с развевающимися знаменами, под бой барабанов. В каждом городе, который он проходил, Ибн-Аммар пополнял казну. Его въезд в Мурсию оказался триумфальной процессией. На следующий день он принимал народ и с истинно королевским видом, иными словами, в высоком головном уборе, который носил только его хозяин по особым случаям, писал на петициях: «Да будет так, если будет угодно Богу». При этом имя Мутамида не упоминалось.
Такое дерзкое поведение смахивало на измену. По крайней мере, Мутамид решил именно так. Но испытал он при этом скорее грусть и разочарование, чем злость. Чары, окружавшие его в течение двадцати пяти лет, развеялись. Зов сердца оказался обманчивым. Дружба Ибн-Аммара, его заверения в полной незаинтересованности, в непоколебимой преданности – все было ложью и лицемерием. Визирь, однако, вероятнее всего, был менее виновным, чем казалось его хозяину. Его тщеславие – это правда – было чрезмерным и нелепым, но нет никаких доказательств того, что он замыслил мятеж против своего благодетеля. Обладая не такой пылкой и впечатлительной натурой, как Мутамид, визирь не отвечал взаимностью на восторженную и страстную дружбу своего суверена. И все же он был искренне привязан к нему, на что указывают строки, написанные им в ответ на упреки Мутамида:
«Нет, ты обманываешь себя, когда заявляешь, что превратности судьбы изменили меня. Любовь, которую я испытываю к своей старой матери, Шамс, менее горяча, чем любовь к тебе. Дорогой друг, как получилось, что твоя любящая доброта больше не светит на меня, словно молния, разгоняющая ночную тьму? Почему ни одного доброго слова не веет на меня, как освежающий бриз? Подозреваю, бесчестные люди, которых я хорошо знаю, сговорились, чтобы отравить наше согласие. Неужели ты можешь отступить, убрать руку, которая была протянута мне в течение двадцати пяти лет нашей дружбы? Это были годы безоблачного счастья, когда у тебя не было ни единого повода жаловаться на меня и я не совершил ни одного проступка. Неужели ты не подашь мне руку, безжалостно бросив на произвол судьбы? Кто я, если не твой покорный и преданный слуга? Подумай! Не спеши! Нередко тот, кто спешит, спотыкается, а тот, кто идет осторожно, достигает своей цели. Ты думаешь обо мне плохо, когда узы, объединявшие нас, порваны, и рядом с тобой нет никого, кроме лживых и эгоистичных друзей? Ты вспомнишь обо мне, когда рядом не будет никого, кто смог бы дать тебе добрый совет, и меня не будет, чтобы отделять зерна от плевел».
Один час спокойного разговора, вероятнее всего, развеял бы опасения Мутамида и примирил двух друзей, всю жизнь испытывавших друг к другу искреннюю симпатию. Но, увы, принца и визиря разделяло много миль, и у последнего в столице было множество врагов, искавших любую возможность, чтобы оклеветать его, очернить в глазах монарха, придать злобное извращенное толкование его словам и поступкам. «Бесчестные люди», которых упоминал Ибн-Аммар и которых подозревал в злонамеренности, – это Абу Бакр ибн Зайдун, сын поэта Абу-л Валид ибн Зайдуна, и Ибн-Абд аль-Азиз, принц Валенсии и друг Ибн-Тахира. Ибн-Зайдун был очень влиятельным придворным, который так активно нашептывал Мутамиду гадости об Ибн-Аммаре, что заронил в его голову сомнения еще до отбытия визиря в Мурсию. Ибн-Абд аль-Азиз был не менее опасным врагом.
Прибыв в Мурсию, Ибн-Аммар намеревался обращаться с Ибн-Тахиром со всей любезностью. Соответственно, он послал ему целый набор разных почетных одежд, чтобы тот мог удовлетворить любую свою фантазию. Но Ибн-Тахир, который никогда не отличался добротой, а теперь озлобился еще сильнее из-за утраты власти, ответил посланцу Ибн-Аммара: «Передай своему хозяину, что мне от него нужно только простое платье и тюбетейка». Ибн-Аммар услышал эти слова, находясь в окружении придворных, и очень обиделся. После долгой паузы он сказал: «Я понимаю смысл этих слов. Именно такой костюм был на мне, когда я, бедный и никому не известный поэт, читал ему свои стихи». Визирь не простил Ибн-Тахиру этих злых слов, больно ранивших его гордость. Он изменил свои намерения и посадил Ибн-Тахира в тюрьму крепости Монтеагудо. Но, поддавшись уговорам Ибн-Абд аль-Азиза, Мутамид послал визирю приказ освободить Ибн-Тахира. Приказ не был выполнен. Но пленнику тем не менее удалось бежать, и он поселился в Валенсии. Ибн-Аммар был в ярости и написал стихи, подстрекающие жителей Валенсии к восстанию против принца. В них был такой отрывок:
«О, жители Валенсии, восстаньте все, как один, против Бени-Абд аль-Азиза! Изложите свои справедливые жалобы и выберите другого короля, который сможет защитить вас от врагов. Будь он Мухаммед или Ахмед, все равно он будет лучше, чем визирь, опозоривший ваш город, словно бесстыдный муж, сделавший собственную жену падшей женщиной. Он дал пристанище человеку, отвергнутому собственными подданными. Он привел в ваши ряды вестника несчастья, человека порочного и бесчестного. Думаешь, ты сможешь избежать мести того, кто не останавливается в погоне за врагом, даже когда ночь лишена звезд? Какими хитроумными уловками ты можешь спастись из мстительных рук воина Бени Аммар, за которым следует лес копий? Скоро ты увидишь его приближение с бесчисленной ордой. Жители Валенсии, я даю вам мудрый совет. Идите к дворцу, который прячет за высокими стенами так много бесчестья, берите сокровища из его подвалов и сровняйте дворец с землей. Пусть только его руины напоминают о том, что он когда-то существовал».
Мутамид, уже возмущенный Ибн-Аммаром, написал нечто вроде пародии на это словоизвержение:
«Какими хитроумными уловками ты можешь спастись из мстительных рук храброго воина Бени Аммар, чьи люди еще вчера униженно ползали у ног каждого правителя, каждого принца, каждого монарха, которые почитали за счастье получить от хозяина кусочек немного больший, чем другие лакеи, которые, как грязные палачи, обезглавливали преступников и которые теперь поднялись из грязи наверх».
Эта пародия очень понравилась Ибн-Абд аль-Азизу. Сам Ибн-Аммар попытался умерить ярость, однако, задыхаясь от гнева, написал другой пасквиль на Мутамида, Румайкийю и Аббадидов в целом. Авантюрист, родившийся в лачуге, которого великодушие Мутамида возвеличило до больших высот, осмелился упрекнуть Аббадидов, назвав их никому не известными земледельцами из деревушки Хаумин – «столицы вселенной», как он ее назвал с горькой иронией.
«Ты выбрал из дочерей своего народа рабыню Румайка, которую ее хозяин с радостью отдал за годовалого верблюда. Она родила трех шлюх – дочерей и мерзких карликов – сыновей. Мутамид, я всем расскажу о твоем бесчестье! Я подниму покров, скрывающий твои грехи. Подражая рыцарям прошлого, ты защищаешь свои деревни, и все же, тупой рогоносец, ты уступчив, когда твои жены тебе неверны».
Ибн-Аммар все же постыдился показывать эти стихи, написанные явно в порыве сильного гнева, кому-либо, за исключением самых близких друзей. Однако среди них был богатый восточный еврей, которому визирь полностью доверял, не подозревая, что он шпион Ибн-Абд аль-Азиза. Еврею легко удалось раздобыть копию, написанную собственноручно Ибн-Аммаром, и послать их принцу в Валенсию. Последний немедленно переправил ее Мутамиду.
