С тех пор примирение было уже невозможно. Ни Мутамид, ни Румайкийя и ее сыновья не могли простить Ибн-Аммару такого непристойного оскорбления. Но у короля Севильи не было необходимости наказывать своего визиря. Другие с радостью взяли на себя эту задачу. В своем беспечном самолюбовании Ибн-Аммар не осознавал, что Ибн-Рашик, которому помогал принц Валенсии, предатель. Когда же наконец у него открылись глаза, было уже слишком поздно. Подстрекаемые Ибн-Рашиком, солдаты потребовали выплатить им все задолженности по жалованью. Ибн-Аммар не мог удовлетворить это требование, и они пригрозили, что передадут его Мутамиду. Опасаясь такого развития событий, он поспешно бежал.
Он надеялся, что Альфонсо предоставит ему убежище и поможет вернуть Мурсию, но ошибся. Альфонсо уже давно находился под влиянием Ибн-Рашика, точнее, его богатых даров, и потому он ответил Ибн-Аммару: «Ты рассказываешь мне обычную байку о грабеже: как один грабитель был ограблен другим, а тот, в свою очередь, третьим». (Мутамид, Ибн-Аммар и Ибн-Рашик соответственно.) Обнаружив, что ему не на что рассчитывать в Леоне, Ибн-Аммар перебрался в Сарагосу, где поступил на службу к Муктадиру. Он очень быстро понял, что этот двор, совсем не такой блестящий, как в Севилье, абсолютно чужд ему по духу. И он перебрался в Лериду, где правил Музаффар, брат Муктадира. Его тепло приняли, но Лерида оказалась еще более унылой, чем Сарагоса, и он снова вернулся ко двору Муктадира, которого в октябре 1081 года сменил его сын Мутамин. Казалось, Ибн-Аммару было суждено погибнуть от мрачной тоски, темным облаком окутавшей его настоящее и будущее, и потому он с радостью приветствовал возможность спастись от безделья. Знакомый ему управляющий замком поднял мятеж. Ибн-Аммар обещал Мутамину урегулировать вопрос и отправился к месту событий с небольшим эскортом. Добравшись до подножия горы, на которой стоял замок, он попросил мятежника принять его с двумя помощниками. Тот, ничего не заподозрив, согласился. А Ибн-Аммар сказал своим слугам, Джабиру и Хади:
– Когда вы увидите, что я пожал руку мятежнику, убейте его.
Управляющий замком был убит, его солдаты попросили пощады и получили ее, а Мутамин был очень доволен услугой, оказанной ему Ибн-Аммаром. Бывший севильский визирь вскоре нашел еще одну возможность удовлетворить владевшую им лихорадочную жажду деятельности. Он решил получить Сегуру для Мутамина. Эта крепость, расположенная на вершине почти недоступной скалы, считалась независимой с тех пор, как Муктадир захватил территории Али, принца Дении. Сын последнего, по имени Сирадж ад-Даула, некоторое время удерживал крепость, но он умер, и бени сохайль – опекуны его детей – решили продать Сегуру соседнему принцу. Ибн-Аммар обещал получить крепость для Мутамина. Он отправился выполнять задание с небольшим отрядом и попросил бени сохайль о встрече. Те согласились. Но вместо того чтобы заманить их в ловушку, Ибн-Аммар, оскорбивший их, когда правил в Мурсии, попал в капкан сам. На подходе к Сегуре склон горы становился таким крутым, что подниматься приходилось медленно и с большой осторожностью. Добравшись до этого опасного участка вместе с Джабиром и Хади, своими неизменными спутниками в каждом опасном предприятии, Ибн-Аммар поднялся по нему первым. Но как только его ноги ступили на ровную поверхность, солдаты схватили его и криками прогнали спутников, угрожая застрелить их. Вернувшись к отряду, Джабир и Хади сообщили, что Ибн-Аммар взят в плен. Понимая, что любая попытка спасти его обречена на неудачу, отряд отправился домой.
Бросив Ибн-Аммара в тюрьму, бени сохайль решили продать его тому, кто дороже всех заплатит. Таковым оказался Мутамид, который купил его вместе с замком Сегура, и сын принца Рази получил задание доставить пленника в Кордову. Несчастный визирь въехал в Кордову в цепях на вьючном муле, сидя между двумя мешками с соломой. Мутамид набросился на него с гневными упреками, показал злосчастный сатирический пасквиль и спросил, узнает ли бывший визирь свой почерк. Пленник, который едва мог стоять прямо, сгибаясь под тяжестью цепей, хранил молчание и не поднимал глаз. Но когда принц закончил свою гневную обвинительную речь, он ответил:
– Я ничего не буду отрицать, господин. Да и что толку отрицать, если даже бездушные вещи подтверждают истинность твоих слов. Да, я совершил грубую ошибку. Я грубо оскорбил тебя. И мне остается только просить о прощении.
– То, что ты сделал, непростительно, – ответил Мутамид.
Женщины, которых он оскорбил в своем пасквиле, не остались в стороне и, в свою очередь, осыпали его насмешками. В Севилье ему пришлось подвергнуться оскорблениям толпы. Однако его заключение было длительным, и это обстоятельство давало ему надежду. Бывший визирь знал, что нескольких важных особ, в том числе принц Рашид, выступили в его защиту. Он постоянно поддерживал пыл своих сторонников все новыми письмами, и в конце концов Мутамид, которому надоели бесконечные петиции, запретил давать пленнику письменные принадлежности. Бывший визирь умолил дать ему в последний раз бумагу, чернила и перо. Его просьба была выполнена, и он написал длинную поэму, которая была отдана Мутамиду вечером за ужином. Когда гости разошлись, Мутамид прочитал стихи, был тронут ими, велел привести пленника к себе и снова упрекнул в черной неблагодарности. Сначала Ибн-Аммар, рыдая, не мог вымолвить ни слова. Но постепенно он успокоился и стал настолько красноречиво вспоминать их былое счастье, что Мутамид поневоле смягчился и даже сказал пленнику несколько утешительных слов, хотя и не простил. К сожалению – а ни одно несчастье не бывает таким жестоким, как то, что убивает надежду, – Ибн-Аммар неправильно понял чувства Мутамида по отношению к нему. Чередование гнева и сочувствия, которые он имел возможность наблюдать, были им истолкованы ошибочно. Мутамид, безусловно, испытывал к нему остатки былой привязанности, но между сожалением и прощением лежит бездонная пропасть. Этого Ибн-Аммар не понял. Вернувшись в свою тюрьму, он мог думать только о переменах к лучшему, и, не в силах сдержать радость, переполнявшую его сердце, он написал письмо Рашиду, сообщив о счастливом исходе беседы с монархом. Рашид был не один, получив это письмо, и, когда он читал его, в документ успел заглянуть его визирь Иса и узнать о его содержании. Или из-за своей болтливости, или ввиду личной неприязни к Ибн-Аммару Иса рассказал об этом письме всем, кому мог, и вскоре информация дошла до Абу Бакра ибн Зайдуна, несомненно украшенная всевозможными преувеличениями, которые до нас не дошли, но, безусловно, являлись скандальными, – арабский историк замечает, что предпочитает обойти их молчанием, чем загрязнять ими страницы своей книги. Ту ночь Ибн-Зайдун спал плохо. Для него реабилитация Ибн-Аммара означала позор, а возможно, и смерть. Наутро, не зная, что делать, он не пошел, как обычно, во дворец, а остался дома. Мутамид послал за ним и встретил с обычным дружелюбием, и Ибн-Зайдун уверился, что ситуация не так серьезна, как он опасался. И когда Мутамид поинтересовался причиной его позднего прихода, Ибн-Зайдун честно ответил: он боялся, что попал в немилость. Затем он рассказал, как о беседе короля с Ибн-Аммаром стало известно всему двору, и теперь все ждали возвращения бывшего визиря к власти, а его друг и соратник Ибн-Салам, городской префект, уже подготовил великолепные покои в своем дворце, где он сможет пожить, пока ему не вернут его дворцы, – в общем, Ибн-Зайдун не упустил ничего.
