Такова была ситуация в Сирии, когда солдаты Муслима вернулись домой. Но Ибн-Окба больше ими не командовал. Упомянем вкратце о событиях, которые тем временем происходили. После захвата Медины тяжелобольной Муслим, который даже не вставал во время битвы при Харре, решил больше не следовать советам своих врачей. Он считал, что покарал мятежников и теперь может спокойно умереть; а поскольку он отомстил убийцам Османа, Аллах простит ему грехи. Когда армия находилась в трех днях пути от Мекки и Муслим почувствовал, что конец близок, он послал за Хусейном, которого Язид назначил командующим на случай смерти Муслима. Хусейн был из племени сакун, а значит, как и Муслим, кельбитом; но только последний презирал его и сомневался в его способностях и хватке. Он обратился к Хусейну с грубой прямотой, столь характерной для него: «Ты вот-вот займешь мое место, хотя ты и ишак. Я не уверен в тебе, но воля халифа должна быть исполнена. Внемли моему совету; он тебе поможет, ведь я знаю, кто ты. Остерегайся хитростей курашитов: не слушай их льстивых речей. Помни, что, когда ты подойдешь к Мекке, тебе необходимо сделать три вещи: храбро сражаться, взять в плен жителей и вернуться в Сирию». Сказав это, он испустил последний вздох.
Хусейн, осадив Мекку, вел себя так, словно желал лишь одного – доказать, что Муслим, не доверявший ему, был не прав. Никто не упрекнул бы его в недостатке храбрости, да и религиозные соображения ему не мешали, поэтому он превзошел в поругании святыни даже самого Муслима. Его катапульты сначала метали огромные камни в Каабу и разрушили ее колонны; затем по его приказу сирийский всадник под покровом ночи метнул копье с привязанным к нему факелом в шатер Ибн-Зубайра, поставленный во дворе мечети; шатер вспыхнул, огонь перекинулся на занавесы храма, и священная Кааба, самая священная из всех мусульманских святынь, сгорела дотла. Заметим, что есть и другие версии причин пожара. Мы привели самую раннюю, представляющуюся наиболее достоверной.
Со своей стороны, жители Мекки – при помощи множества «нонконформистов», которые, позабыв на время о своей ненависти к традиционному исламу, активно стекались в Мекку, чтобы защитить священную территорию, – храбро противостояли осаде до тех самых пор, пока смерть Язида не изменила положение дел. Для Ибн-Зубайра это была невыразимая ярость, для Хусейна – удар молнии. Этот полководец – холодный, расчетливый и эгоистичный – в отличие от Муслима, преданного телом и душой хозяевам, которым служил, слишком хорошо осознавал, какое сильное напряжение существует между сторонами в Сирии, чтобы не предвидеть начало гражданской войны. Не испытывая никаких иллюзий в отношении слабости Омейядов, он решил, что подчинение мекканскому халифу – единственное средство против анархии и для обеспечения безопасности и для его армии, и для него лично. Поэтому он пригласил Ибн-Зубайра для разговора ночью в тайное место. Ибн-Зубайр пришел, и Хусейн сказал ему шепотом, чтобы не слышали прохожие:
– Я готов признать тебя халифом при условии, что ты объявишь всеобщую амнистию и не станешь мстить за кровь, пролитую при осаде Мекки и в сражении при Харре.
– Нет, – громко ответствовал Ибн-Зубайр. – Я не успокоюсь, пока не убью десять врагов за каждого из моих павших товарищей.
– Будь проклят тот, кто назовет тебя разумным человеком! – выкрикнул Хусейн. – Я доверял твоей осмотрительности, но, когда я заговорил с тобой шепотом, ты ответил мне громко. Я предлагаю тебе халифат, а ты угрожаешь мне смертью.
Осознав, что примирение с Ибн-Зубайром невозможно, Хусейн выступил с армией в Сирию. На марше он встретил Мервана. Вернувшись в Медину после битвы при Харре, Мерван снова был изгнан оттуда приказом Ибн-Зубайра и отправился в Дамаск. Там он выяснил, что дело его семьи является практически безнадежным, и в разговоре с Даххаком взялся посетить Мекку и сообщить Ибн-Зубайру, что сирийцы готовы подчиниться его приказам. Ему показалось, что это лучший способ снискать расположение своего бывшего врага. Он как раз двигался из Дамаска в Мекку, когда встретился с Хусейном. Полководец, заверив Мервана, что он не признает мекканского претендента, объявил, что, если Мервану хватит мужества поднять знамя Омейядов, он может рассчитывать на его поддержку. Мерван принял предложение, и они решили собрать нечто вроде совета в Джабии, чтобы обсудить выбор халифа.
Ибн-Бахдаль и его кельбиты в должное время посетили это собрание. Даххак тоже обещал присутствовать и объяснить свое недавнее поведение. Он действительно выступил в путь со своими людьми, но по дороге кайситы – убежденные, что кельбиты будут голосовать за кандидата, враждебного их племени, Халида, младшего брата Муавии II, – остановились и отказались идти дальше. Даххак вернулся и разбил лагерь на равнине Рахит, к востоку от Дамаска. Кайситы понимали, что их ссора с кельбитами должна рано или поздно разрешиться в бою, и чем ближе становился решающий день, тем яснее они видели неправильность совместных действий в согласии с вождем самой благочестивой партии. Они намного больше симпатизировали Даххаку, бывшему соратнику Муавии I, и потому сказали ему: «Почему ты не объявишь себя халифом? Ты ничем не хуже, чем Ибн-Бахдаль или Ибн-Зубайр». Польщенный этими словами и обрадованный возможностью покончить со своим ложным положением, Даххак не колебался.
Размышления кельбитов в Джабии продлились не менее сорока дней. Кайситы правильно оценили ситуацию. Ибн-Бахдаль и его люди хотели сделать халифом Халида, и Хусейн не смог настоять на принятии его кандидата – Мервана. Напрасно он восклицал:
– Наши враги выдвинули старого человека. Неужели мы в ответ должны выдвинуть почти ребенка?
Ему отвечали, что Мерван слишком могуществен.
– Если Мерван станет халифом, мы будем его рабами: у него десять сыновей, десять братьев и десять племянников.
Более того, его считали чужеземцем. Ветвь Омейядов, к которой принадлежал Халид, натурализовалась в Сирии, но Мерван и его семейство всегда жили в Медине. Однако Ибн-Бахдаль и его друзья в конце концов уступили. Они приняли Мервана, но внушили ему, что оказывают ему большую любезность, даруя халифат. Кроме того, они поставили жесткие и унизительные условия. Мерван должен был обещать кельбитам все наиболее важные должности, править в соответствии с советами и ежегодно выплачивать им значительные суммы.
Ибн-Бахдаль также предусмотрел, что юный Халид будет преемником Мервана, а пока станет правителем Эмесы. Когда все было обговорено, один из вождей племени сакун, Малик, сын Хубайра, ярый сторонник Халида, сказал Мервану с надменным и угрожающим видом:
– Мы не станем давать тебе присягу, как халифы, преемнику пророка, поскольку, сражаясь под твоим знаменем, мы имеем в виду только блага этого мира. Если ты будешь относиться к нам хорошо, как Муавия и Язид, мы тебе поможем, если нет, ты поймешь на собственной шкуре, что мы уважаем тебя ничуть не больше, чем любого другого курашита.
В конце июня 684 года, по окончании совета в Джабии – более чем через семь месяцев после смерти Язида – Мерван в сопровождении кельбитов, гассанидов, скасакитов, сакунитов и других племен йеменитов выступил против Даххака, которому три правителя, перешедшие на его сторону, выделили войска. Зофар (Зуфар) лично командовал войском своей провинции Киннисрин. Во время наступления Мерван получил сообщение – неожиданное и приятное. Дамаск открыто поддержал его. Один из вождей гассанидов, вместо того чтобы отправиться в Джабию, остался в столице. Узнав об избрании Мервана, он собрал йеменитов, внезапным ударом захватил Дамаск и вынудил его правителя, номинанта Даххака, бежать так быстро, что тот не успел вывезти казну. После этого отважный гассанид поспешил сообщить Мервану об успехе и сразу направил ему деньги, оружие и войска.
