Глава 12
Сумайл Ибн Хатим
В ранние дни своего правления Абу-л Хаттар относился ко всем сторонам с одинаковой беспристрастностью, и, хотя он был кельбитом, сами кайситы, коих было много в войске, сопровождавшем Балджа в Испанию, на него не жаловались. Однако такая умеренность была исключительной в арабе, и его природные антипатии довольно скоро проявились. В двух случаях ему надо было свести счеты с кайситами: в Африке он лично стал жертвой их тирании, а в Испании они казнили его соплеменника Сада, сына Джоваза. Об этом человеке Абу-л Хаттар нередко говорил: «Я бы с радостью позволил отрубить себе руку, чтобы только вернуть его к жизни». Вернуть друга к жизни он не мог, зато имел возможность отомстить, что и сделал весьма успешно. На самом деле он действовал с такой безжалостностью по отношению к кайситам, которых заподозрил в причастности к смерти друга, что имел полное право заявить в одной из своих поэм:
«Хотел бы я, чтобы сын Джоваза узнал, с какой страстью я взял его дело в свои руки. Чтобы отомстить за его смерть, я убил девяносто человек: они лежали на земле, словно пальмы, поваленные ураганом».
Такая неразборчивая месть, естественно, должна была рано или поздно привести к новой вспышке гражданской войны. Кайситы, однако, которых в Испании было меньше, чем йеменитов, не спешили освободиться от ситуации, ставшей для них невыносимой. Их сдерживаемая ненависть не перелилась через край, пока не была скомпрометирована честь их вождя. Человек из маадитского племени кинана поспорил с кельбитом и предстал перед правителем с просьбой рассмотреть его дело. Правота была на его стороне, однако правитель проявил вопиющую пристрастность и принял решение, направленное против него. Кинанит выразил протест против столь явного беззакония перед кайситским вождем Сумайлем ибн Хатимом из племени бени килаб, который сразу же направился во дворец и, упрекнув правителя за проявление пристрастия в пользу своего соплеменника, потребовал правосудия для кинанита. Правитель ответил ему грубо, Сумайль возразил в том же тоне, после чего его избили и вытолкали из дворца. Вождь перенес все издевательства стоически, без жалоб, со спокойным презрением, однако результатом такого обращения стал беспорядок в его головном уборе. Посторонний человек, стоявший у ворот дворца, воскликнул:
– Что случилось с твоим тюрбаном, Абу Джаушан? Он в беспорядке.
– Если у меня есть соплеменники, они все исправят, – ответил кайситский вождь.
Это было объявление войны. Абу-л Хаттар создал опасного и непримиримого врага из совсем не ординарного человека. Душу Сумайля, по природе человека щедрого, но высокомерного и мстительного, раздирали две мощные, но разнонаправленные силы. Он был человеком сильного, но неуравновешенного характера, необразованным и изменчивым, легко поддающимся инстинктам и минутным порывам. В его груди вечно сталкивались и вступали в конфликт разные импульсы, и исход этого противостояния предугадать было невозможно. Упорный и настойчивый, если его страсти пробуждались, он впадал в вялость и безразличие, которые казались для него более естественными состояниями, как только бушующие эмоции затихали. Его либеральность – достоинство, ценимое выше, чем любые другие, соплеменниками, – была безгранична. Чтобы не разорить вождя, его поэт – а каждый арабский вождь имел своего поэта, как каждый шотландский вождь имел менестреля – посещал его дважды в год по случаю больших религиозных праздников, поскольку Сумайль поклялся, что всякий раз, увидев его, будет отдавать ему все свои деньги. Сумайль почти не имел образования и хотя любил поэзию и писал стихи, но не умел читать. Даже арабы считали его отставшим от времени. При этом он был прекрасно воспитан, и все – друзья и враги – признавали в нем образец изысканности. Что касается распущенности морали и безразличия к религии, он следовал по стопам знати ранних дней, вольнодумцев, только называвшихся мусульманами. Не обращая внимания на запрет пророка, он пил вино, как любой язычник, и довольно редко ложился спать трезвым. Он практически не знал Корана и не имел желания знакомиться с книгой, уравнительные тенденции которой больно ранили его арабскую гордость. Говорят, что однажды, услышав, как школьный учитель, учивший детей читать Коран, провозгласил, что успех и неудачи посылаются людям поочередно, он возразил:
– Нет, следует говорить не «людям», а «арабам».
– Простите, мой господин, – ответствовал учитель, – но здесь сказано «людям».
– Так написано в стихе?
– Совершенно верно.
– Как неудачно для нас. В таком случае власть принадлежит не только нам одним. Крестьяне, серфы, рабы тоже могут ее иметь.
Но если Сумайль был плохим мусульманином, то мог возложить вину за это на наследственность. Его дедом был тот самый Шамир из Куфы, о котором мы уже рассказывали: в бытность полководцем армии Омейядов он ни минуты не колебался, когда речь зашла о предании смерти внука пророка, в то время как его коллеги, хотя и были скептиками, отшатнулись от такого явного кощунства. Этот дед, принесший голову Хусейна Язиду I, также стал непосредственной причиной прибытия Сумайля в Испанию. Шиит Мухтар обезглавил Шамира и бросил его тело собакам, когда, став хозяином Куфы, мстил за убийство Хусейна. Хатим, отец Сумайля, спасаясь от гнева победившей партии, нашел убежище в районе Киннисрин. Там он обосновался с семьей, и, когда Хишам собирал в Сирии армию для подавления восстания берберов, Сумайль присоединился к ней. Позднее он переправился через пролив вместе с Балджем, и кайситы Испании назвали его своим лидером.
Сумайль, вернувшись в свой дом, той ночью собрал самых влиятельных кайситов. Он поведал им, каким оскорблениям подвергся, и попросил совета.
– Изложи нам свой план, – сказали он. – Мы одобряем его заранее и готовы выполнить.
– Клянусь Аллахом! – воскликнул Сумайль. – Я твердо решил вырвать власть из рук этого араба. Но нас, кайситов, в этой стране мало, и мы слишком слабы, чтобы противостоять йеменитам без помощи. Я не подвергну вас опасностям такого рискованного предприятия. Не сомневаюсь, что мы можем рассчитывать на помощь тех, кто был разбит в сражении на равнине, и было бы также хорошо установить союз с лахмитами и джудамитами (два йеменитских племени). Можно пожаловать им эмират, или они будут формально наслаждаться гегемонией, которая на самом деле будет у нас. Итак, я немедленно покидаю Кордову, чтобы посетить вождей этих племен и уговорить их взять в руки оружие. Вы одобряете мои планы?
– Одобряем, – ответствовал один из собравшихся, – но остерегайся и не открывай свои планы нашему соплеменнику, Абу Ата, потому что он не станет с нами сотрудничать.
Абу Ата, живший в Эсихе, был вождем племени бени гатафан. Влияние Сумайля на людские умы возбудило сильную ревность этого человека. Поэтому неудивительно, что, когда стали голосовать, кайситы единодушно поддержали данный относительно него совет. Только один из приглашенных не разделял общего мнения. Но он был еще очень молод, и скромность не позволяла ему выступать против старших. Поэтому он выразил свое неодобрение молчанием и заговорил, лишь когда Сумайль спросил его, почему он не высказывает свое мнение открыто.
