Варварское наказание, которому Абд-ер-Рахман подверг тех, кто осмелился не признать его власть, стало достаточно убедительным доказательством его намерения, в случае необходимости, править посредством террора. Тем не менее, судя по восстанию Матари, вспыхнувшему через два года после казни представителей толедской знати, арабов не так легко устрашить. Матари – йеменитский лидер Ньеблы. Однажды вечером, после немалых возлияний, беседа зашла об убийстве йеменитов, вставших под знамя Ала ибн Мугиса. Матари взял копье, привязал к нему кусок тряпки и поклялся отомстить за смерть своих соплеменников. Проснувшись на следующее утро, он совершенно забыл о событиях предыдущего вечера, и, увидев свое копье, превращенное в знамя, спросил, что это значит. Ему напомнили его слова, и Матари в тревоге воскликнул: «Немедленно сорвите эту тряпку с моего копья, чтобы о моей глупости не узнали все. – Но прежде чем его указание было выполнено, он передумал. – Нет! – вскричал он. – Не трогайте знамя! Я не тот человек, который отказывается от своих слов, что бы они ни значили». И Матари призвал своих соплеменников к оружию. Некоторое время он продержался, а когда был убит, его товарищи продолжили борьбу, причем так упорно, что эмир был вынужден даровать им амнистию.
Настала очередь Абу Саббаха. Хотя Абд-ер-Рахман имел все основания не доверять этому могущественному йемениту, который советовал убить его после битвы при Мосаре – он счел благоразумным избежать раскола с ним и назначил его правителем Севильи. Но в 766 году, когда не было мятежников, с которыми эмиру надо было сражаться, и он посчитал себя достаточно могущественным, чтобы избавиться наконец от Абу Саббаха, он лишил последнего должности. Йеменит в великой ярости призвал соплеменников к оружию, и Абд-ер-Рахману очень скоро пришлось убедиться, что Абу Саббах обладает большим влиянием, чем можно было предположить. Тогда эмир коварно инициировал переговоры, пригласил севильца на личную беседу и даже выдал ему охранную грамоту за личной подписью. Абу Саббах отправился в Кордову и, оставив у ворот дворца четыре сотни всадников, сопровождавших его, явился на личную беседу с эмиром. Говорят, что он настолько рассердил Абд-ер-Рахмана язвительными упреками, что тот попытался пронзить его кинжалом, но севильский лидер оказал яростное сопротивление, и эмиру пришлось вызывать стражу, которая разделалась с гостем. Хотя, вероятно, в этом убийстве было больше преднамеренности, чем люди Омейядов, ставшие хронистами деяний своего патрона, были готовы признать.
Когда Абу Саббах умер. Абд-ер-Рахман приказал накрыть его тело простыней и убрать всю кровь. Затем он призвал визирей, сообщил им, что Абу Саббах – пленник во дворце, и спросил, следует ли умертвить его. Все они посоветовали ему сохранить пленнику жизнь. Они сказали, что устранение Абу Саббаха может быть очень опасным, поскольку его воины стоят у ворот, а солдат эмира вблизи нет. Только один визирь не разделял этого мнения. Он – дальний родственник эмира – высказался следующим образом:
– Сын халифов, я даю тебе хороший совет! Убей этого человека, который ненавидит тебя и хочет отомстить. Не дай ему уйти, потому что, если он останется в живых, то станет причиной ужасных бед. Покончи с ним, и ты избавишься от чумы. Пронзи его грудь острым клином дамасской стали. Это истинное великодушие – избавить мир от такого человека!
Тогда Абд-ер-Рахман вскричал:
– Да будет известно всем, что я убил его!
Не обращая внимания на недовольство визирей, он сдернул с тела простыню.
Визири, не одобрявшие убийство Абу Саббаха только потому, что опасались возможных столкновений с его стражей, вскоре убедились в своей неправоте. После того как всадникам сообщили о смерти их лидера и о том, что ждать больше нет необходимости, они спокойно отправились домой. Это удивительное обстоятельство вызвало подозрение в том, что Абд-ер-Рахман, проявив немалую прозорливость, заранее подкупил эскорт своего противника.
Среди людей Омейядов был один человек, чей возвышенный характер не выносил предательства, инструментом которого он невольно стал. Это Ибн-Халид, передавший Абу Саббаху охранную грамоту. Он удалился в свои владения и с тех пор постоянно отказывался занимать какие бы то ни было должности.
Вскоре после убийства Абу Саббаха мятеж подняли берберы, которые до этого вели себя вполне мирно. Его зачинщиком стал школьный учитель по имени Шакья – полуфанатик и полуобманщик. Он жил на востоке Испании. Трудно сказать, то ли он помешался на почве слишком усердного изучения Корана, заповедей пророка и ранней истории ислама, то ли он действовал под влиянием непомерного честолюбия, но в любом случае он верил – или делал вид, что верит, – в свое происхождение от Али и Фатимы, дочери Мухаммеда. Легковерные берберы приняли его с большой готовностью, тем более что по воле случая его мать звали Фатима. Как бы то ни было, Шакья – или Абдуллах, сын Мухаммеда (так он себя именовал), – перебрался в регион, расположенный между Гвадианой и Тахо. Берберы, составлявшие там большинство населения и всегда готовые по призыву марабута взять в руки оружие, стали собираться под его знамена в таких количествах, что очень скоро они оказались хозяевами Сонтебрии (ныне город Кастро-де-Сантовер на реке Гуадьела), Мериды, Кории и Медельина.
Разгромив силы, высланные против него правителем Толедо, Шакья превлек на свою сторону берберов, служивших под командование Обайдаллаха – человека Омейядов, и, напав на другие войска этого полководца, обратил их в бегство, захватил лагерь и, уйдя в горы, уклонился от всех попыток Абд-ер-Рахмана навязать ему бой. Наконец, после шести лет беспорядочных сражений, Абд-ер-Рахману удалось заручиться помощью бербера, в то время считавшегося самым могущественным вождем на востоке Испании, который завидовал влиянию и успеху самопровозглашенного Фатимида.
Среди берберов начался разлад, и Шакья был даже вынужден покинуть Сонтебрию и уйти на север. Но пока Абд-ер-Рахман двигался к нему, разоряя все берберские деревни на своем пути, на западе вспыхнуло новое восстание. Там йемениты только ждали удобного случая, чтобы отомстить за смерть Абу Саббаха. Такой случай представился благодаря отсутствию эмира, и они выступили на столицу, рассчитывая захватить ее внезапным нападением. Зачинщиками и лидерами восстания стали правители Ньеблы и Бежи, родственники Абу Саббаха. К ним охотно присоединились берберы запада, которые, как выяснилось, уже давно подстрекались эмиссарами Марабута.
Получив такое неблагоприятное известие, Абд-ер-Рахман со всей возможной скоростью вернулся в столицу. Он отказался провести во дворце даже одну ночь и сразу выступил навстречу противнику, который окопался на берегах Бембесара (также Вади-Каис – река кайситов). После нескольких дней местных стычек Абд-ер-Рахман воспользовался зависимыми от него берберами, среди которых были бени аль-хали – которые разрушили союз берберов с йеменитами. Пробравшись ночью в лагерь, эти люди легко внушили берберам идею, что если эмир – а ведь только он мог защитить берберов от зависти и ненависти арабов – будет свергнут, за этим неизбежно последует их изгнание. «Вы можете не сомневаться в благодарности принца, – заверили они, – если откажетесь от дела, губительного для вас же самих, и перейдете на его сторону». Совет показался берберам разумным. Они обещали предать йеменитов во время сражения, которое должно было состояться на следующий день, и сдержали слово. Еще до его начала они сказали йеменитам, что привыкли сражаться верхом, а у йеменитов есть навыки сражения в пешем строю, и предложили отдать им лошадей. У тех не было причин не доверять союзникам, и они согласились. И лишь когда было слишком поздно, они горько пожалели о своей доверчивости. Сражение еще только началось, а конные берберы уже присоединились к кавалерии Омейядов. Йемениты были разгромлены. Последовала ужасная бойня. В слепой ярости солдаты Абд-ер-Рахмана убивали всех подряд, несмотря на приказ щадить берберов. После боя на поле осталось тридцать тысяч трупов, которые были похоронены в траншее, все еще заметной даже в X веке.
