– Кого, по-вашему, можно назвать Соколом курайш?
Решив, что халиф напрашивается на комплимент, придворные без колебаний ответили:
– Тебя, о предводитель правоверных. Ты уничтожил могущественных принцев, подавил множество восстаний, положил конец гражданским беспорядкам.
– Нет, – сказал халиф, – это не я.
Тогда придворные предложили кандидатуры Муавии I и Абд аль-Малика.
– Ни одного из них, – возразил халиф. – Что касается Муавии, Омар и Осман расчистили ему путь, а Абд аль-Малика поддерживала сильная партия. Сокол курайш – это Абд-ер-Рахман, сын Муавии, человек, который после бесконечных скитаний по пустыням Азии и Африки нашел в себе силы стремиться к цели, не имея армии, на неизвестной заморской территории. Ему не на кого было положиться, кроме как на собственный ум и настойчивость. И тем не менее ему удалось справиться с сильными врагами, подавить мятежников, укрепить границы против христиан, основать великую империю и объединить под своим правлением то, что растащили на куски мелкие вожди. Никто до него такого не делал.
Так что Абд-ер-Рахман имел все основания гордиться своими достижениями.
И все же этот коварный, жестокий и мстительный тиран дорого заплатил за свой успех. Пусть арабские и берберские вожди не осмеливались выступить против него открыто, тем не менее они проклинали его в сердцах. Почтенные люди не шли к нему на службу. Когда Абд-ер-Рахман стал советоваться с визирями относительно назначения подходящего кади для Кордовы, его сыновья, Сулейман и Хишам, рекомендовали благочестивого и добродетельного пожилого человека по имени Мусаб. Абд-ер-Рахман согласился, послал за Мусабом и предложил ему должность. Но тот, убежденный, что при принце, который ставит свою власть над законом, он будет всего лишь инструментом тирании, отказался, хотя эмир стал его уговаривать. Раздраженный отказом, Абд-ер-Рахман, который не терпел, чтобы ему противоречили, начал нервно крутить ус – верный признак надвигающейся бури. Придворные замерли в ожидании смертного приговора. «Но Бог, – как утверждает арабский хронист, – отвел дурные мысли». Почтенный старик невольно вызвал уважение. Овладев гневом, или, в любом случае, тщательно его скрыв, эмир процедил сквозь зубы: «Уходи, и пусть те, кто привел тебя сюда, будут прокляты Аллахом».
Мало-помалу Абд-ер-Рахман осознал, что постепенно лишается поддержки даже тех, на кого мог положиться во всех обстоятельствах. Люди покидали его. Некоторые из них, как, например, Ибн-Халиб, отказывались идти по пути жестокости и предательства, избранному эмиром. Другие казались ему подозрительными – среди них был Обайдаллах. Говорят, что, желая доказать свою незаменимость эмиру, который якобы желал от него избавиться, Обайдаллах поощрил отступничество своего собственного племянника Ваджиха, который присоединился к партии претендента от Фатимидов. Но Абд-ер-Рахман, поскольку Ваджих был в его власти, обращался с ним с большой жестокостью и приказал обезглавить, несмотря на просьбы Обайдаллаха. Через некоторое время Обайдаллаха обвинили – правильно или ложно – в участии в заговоре, составленном двумя родственниками эмира. Но только у Абд-ер-Рахмана не было убедительных доказательств его причастности к заговору, и хотя он не был человеком щепетильным, но все же не смог приговорить к смерти, на основании одних только подозрений, старика, которому, по сути, был обязан троном. И он решил проявить милосердие – так, как он его понимал. Эмир выбрал для Обайдаллаха наказание, которое, по его мнению, было для старика хуже смерти, – стал относиться к нему с подчеркнутым безразличием.
Даже верный Бадр впал в немилость. Абд-ер-Рахман конфисковал его собственность, посадил под домашний арест, а в конце концов сослал в приграничный городок. Но справедливости ради следует отметить, что Бадр относился к хозяину без должного уважения и постоянно изводил его безосновательными дерзкими жалобами.
Рассорившись со своими вольноотпущенниками и приближенными, Абд-ер-Рахман заподозрил в заговорах против себя свою семью. Став хозяином Испании, он пригласил ко двору Омейядов, разбросанных по всей Азии и Африке. Он дал им богатства и почести и часто повторял: «Величайшее благодеяние, которое даровал мне Бог, помимо эмирата, – возможность предложить моим родственникам кров и блага. Признаюсь честно, моей гордости льстит, когда они удивляются величию, которого я достиг и которым я обязан одному только Богу». Тем не менее эти самые Омейяды, подстегиваемые честолюбием, которое не мог сломить деспотичный абсолютизм главы семьи, устраивали заговоры. Первый заговор был подготовлен двумя принцами королевской крови и тремя представителями знати. Их предали, арестовали и обезглавили. Через несколько лет еще один заговор был подготовлен Могирой, племянником эмира, и Худхайлем, убийство отца которого – Сумайля, – задушенного в тюрьме, все еще оставалось неотомщенным. Они тоже были преданы и таким же образом наказаны. После казни один из людей Омейядов предстал перед Абд-ер-Рахманом. Он нашел эмира мрачным и грустным. Он сидел, уставившись в землю, погруженный в свои мысли. Не зная, что творится в голове хозяина, чья гордость, как главы семьи, был вторично задета, мужчина подошел к нему, молча и очень осторожно.
– У кого еще есть такие родственники! – после долгого молчания вскричал эмир. – Я пригласил их сюда, поделился с ними своим богатством, а теперь они отбирают у меня дары небес. Великий Бог! Ты наказал их неблагодарность, открыв мне их козни. Если я и отнял у них жизнь, то лишь для того, чтобы сохранить свою. Но все же как тяжела моя судьба! Теперь все члены семьи вызывают у меня подозрение, а они, со своей стороны, боятся, что я планирую их уничтожить. Уверенность, взаимное доверие – этого больше не будет. Какое общение может быть между мной и моим братом, отцом этого несчастного юноши? Как я могу наслаждаться миром, когда он рядом – я, кто обрек его сына на смерть, обрубил узы, нас связывавшие? Как я смогу встретиться с ним взглядом? – Повернувшись к своему человеку, он добавил: – Ступай и немедленно отыщи моего брата. Оправдай мои действия, если сможешь. Дай ему эти пять тысяч золотых монет, и пусть он найдет себе новый дом где пожелает – в Африке.
Тот подчинился и обнаружил несчастного Валида полумертвым от ужаса. Он успокоил его, отдал деньги, переданные эмиром, и сказал, что ему велели.
– Увы, – сказал Валид и тяжело вздохнул. – Меня постигло очередное несчастье. Мятежный сын, встретивший заслуженную смерть, потянул меня за собой. А ведь я никогда ничего не просил, кроме возможности спокойно отдохнуть в уголке шатра моего брата. Но его приказы должны выполняться. Это наш долг».
Вернувшись к хозяину, человек сообщил Абд-ер-Рахману, что Валид готовится покинуть Испанию, и передал его слова.
– Мой брат говорит правду, – сказал эмир, горько усмехнувшись. – Но не стоит надеяться, что ему удастся обмануть меня или скрыть свои мысли. Я хорошо его знаю. Он ни минуты не будет колебаться, если у него появится хотя бы малейшая возможность утолить жажду моей крови.
Вожди арабов и берберов осыпали его проклятиями, приближенные и зависимые от него люди боялись, родственники предали. Абд-ер-Рахман оказался в изоляции. В ранние годы своего правления, когда он еще пользовался популярностью, по крайней мере в Кордове, он любил бродить в одиночестве по улицам столицы, смешиваться с толпой. Теперь, подозрительный и недоверчивый, он почти никогда не покидал дворец, а если делал это, то лишь в окружении многочисленных телохранителей. После большого восстания берберов и йеменитов запада он считал единственным способом обеспечения покорности подданных усиление наемных войск. Поэтому он покупал рабов у знати и делал из них солдат, а также ввозил большое число берберов из Африки. Так ему удалось создать 40-тысячную армию, которая была слепо предана ему лично, но совершенно безразлична к благосостоянию государства.
