В некоторых отношениях арабское завоевание даже стало благом для Испании; оно принесло важные социальные изменения и уничтожило много зол, под гнетом которых Испания стонала веками. Могущество привилегированных классов, духовенства и аристократии было уменьшено – почти уничтожено, а поскольку конфискованные земли были разделены между многими людьми, возникло то, что, по существу, являлось мелкой крестьянской собственностью. Это оказалось в высшей степени выгодно и стало одной из причин процветания земледелия в мусульманской Испании. Также арабское завоевание улучшило положение класса рабов. Ислам намного больше благоприятствовал освобождению рабов, чем христианство, каким его понимали епископы вестготов. Магомет, вещая от имени Бога, дал рабам позволение выкупать себя. Освободить раба было добрым делом, и таким образом можно было очиститься от многих грехов. У арабов рабство не было ни жестоким, ни постоянным. После нескольких лет службы раб объявлялся свободным, особенно когда принимал ислам. Положение серфов, живших на мусульманских землях, тоже улучшилось. Они стали чем-то вроде фермеров и пользовались некоторой независимостью, потому что их мусульманские хозяева не желали «опускаться» до работы на земле, и они могли обрабатывать землю, как умели. Что касается рабов и серфов христиан, завоевание открыло им легкий путь к свободе. Для ее получения им было достаточно оказаться на земле мусульманина и произнести слова: «Есть только один Бог, и Мухаммед пророк Его». После этого они автоматически становились мусульманами и, по словам Мухаммеда, «вольноотпущенниками Бога». Много рабов получили свободу, можно только удивляться их готовности отказаться от христианства. Несмотря на неограниченную власть духовенства во время вестготов, христианская религия не пустила в Испании глубоких корней. Испания, бывшая полностью языческой страной, когда Константин сделал христианство государственной религией, долго оставалась верной древним культам, и даже в эпоху арабского завоевания язычество и христианство продолжали конкурировать между собой, так что епископам приходилось прибегать к угрозам и принимать энергичные меры против почитателей ложных богов. Так, в конце VI века Масоний, епископ Мериды, обратил в христианство много язычников. Даже у некоторых христиан вера была поверхностной, а не шла от сердца. Потомки римлян наследовали от своих предков их скептицизм; потомки готов так мало интересовались религиозными вопросами, что из ариан они в одночасье сделались католиками, как только король Реккаред подал им в том пример. Богатые прелаты Вестготского королевства отвлекались другими заботами. Они должны были опровергать еретиков, обсуждать доктрины и таинства, заниматься государственными делами и преследовать евреев и потому не могли терять время и «умалиться, став как малые дети», втолковывать им слова истины, как отец забавляется, лепеча первые слова со своим детищем. Они, конечно, обращали людей в христианство, но не могли заставить их его полюбить. И вряд ли стоит удивляться тому, что, когда победители предлагали им свободу в обмен на принятие мусульманства, серфы не могли устоять перед искушением. Некоторые из этих несчастных были еще язычниками; другие же так мало знали христианство, а религиозное образование, которое они могли получить, являлось настолько поверхностным или скорее ничтожным, что таинства католичества и мусульманства были для них одинаково непонятными. Зато они отлично знали и понимали то, что духовенство жестоко обмануло их надежды на освобождение, которые само же некогда внушило, и они хотели во что бы то ни стало сбросить иго, давно тяготевшее над ними. Не одни только низшие классы отказывались от прежней веры. Многие аристократы делали то же самое, или чтобы не платить подушный налог, или чтобы сохранить свое имущество, когда арабы нарушат договоры. Кстати, некоторые искренне верили в божественную природу ислама.
До сих пор мы говорили только об улучшениях, произошедших в социальных условиях Испании после арабских завоеваний. Но справедливости ради необходимо упомянуть и об их негативных последствиях. Религия, к примеру, была свободна, но церковь – нет. Наоборот, она была повержена в глубокое и позорное рабство. Право созывать соборы, назначать и смещать епископов перешло от вестготских королей (Двенадцатый Толедский собор, статья 6) к мусульманским султанам, так же как на севере оно перешло к королями Астурии. Это роковое право, вверенное врагам христианской религии, стало для церкви неиссякаемым источником бедствий, позора и оскорблений. Султаны отдавали места отсутствовавших на соборах епископов евреям и мусульманам. Они продавали сан епископа тому, кто больше заплатит. В результате христианам приходилось вверять свои самые дорогие и самые святые интересы еретикам – пьяницам, которые даже в дни торжественных церковных праздников участвовали в оргиях арабских царедворцев, скептикам, публично отрицавшим будущую жизнь, презренным людям, которые, не довольствуясь продажей самих себя, продавали свою паству. Однажды чиновники государственной казны пожаловались на то, что многие христиане в Малаге старались избежать уплаты подушного налога и прятались. Тогда Гостегезис, епископ того диоцеза, обещал им составить полный список налогоплательщиков. Он сдержал свое слово. Во время своей ежегодной поездки по диоцезу епископ просил всех прихожан сообщить ему их имена, также их родственников и друзей, для того чтобы, как говорил он, записать их в поминальный список и молиться Богу о каждом из своих духовных детей. Христиане, доверявшие своему пастырю, попались в западню. С тех пор никто не мог уклониться от уплаты налога: благодаря списку епископа сборщики знали всех налогоплательщиков до единого человека.
Более того, арабы, упрочив свое господство, стали менее щепетильными в соблюдении договоров, чем когда их власть еще была шаткой. Подобное имело место, к примеру, в Кордове. Все церкви в этом городе были разрушены, за исключением собора, посвященного святому Винсенту, обладание которым было им гарантировано договором. Несколько лет договор соблюдался; но когда население Кордовы увеличилось из-за прибытия сирийских арабов, вместимости мечетей стало не хватать. Тогда сирийцы решили, что и в этом городе необходимо сделать то же, что они сделали в Дамаске, Эмесе и других городах своей страны. Они отобрали у христиан половину собора и обратили ее в мечеть. Правительство утвердило план, и христиане были вынуждены уступить половину собора. Ясно, что это был акт захвата, нарушение договоренности. Спустя несколько лет, в 784 году, Абд-ер-Рахман I пожелал, чтобы христиане продали ему другую половину. Они с твердостью отказались, сказав, что в случае согласия у них не осталось бы ни одного здания для проведения богослужений. Абд-ер-Рахман между тем настаивал, и наконец сделка была заключена; христиане уступили собор за сто тысяч динариев и получили разрешение восстановить разрушенные церкви. В этом случае Абд-ер-Рахман действовал справедливо; но так было не всегда. Именно он нарушил договор, заключенный между сыновьями Витицы и Тариком и утвержденный калифом. Он конфисковал земли Ардабаста, одного из этих принцев, единственно потому, что посчитал его владения слишком обширными для христианина. Другие договоры были аннулированы или изменены совершенно произвольно, так что в IX веке от них едва остались какие-то следы. Кроме того, поскольку мусульманские богословы утверждали, что правительство должно демонстрировать религиозное рвение повышением ставок налогов на христиан, их обложили таким количеством чрезмерных налогов, что уже в IX веке христиане многих городов, в том числе Кордовы, совершенно обнищали. В одном случае для кордовских христиан был установлен специальный налог – 100 000 динариев. Иными словами, в Испании произошло то же самое, что в других странах, покоренных арабами: арабское правление, поначалу мягкое и человечное, превратилось в невыносимый деспотизм. Начиная с IX века завоеватели полуострова буквально следовали совету калифа Омара, который выразился довольно сурово: «Мы должны уничтожить христиан, и наши потомки должны уничтожать их потомков до тех пор, пока будет существовать ислам». Впрочем, спустя один век после завоевания вовсе не христиане больше всего жаловались на мусульманское господство. Самыми недовольными были ренегаты, которых арабы называли мувалладами, то есть «усыновленными». Не все вероотступники имели одинаковые взгляды. Между ними были так называемые «тайные христиане», то есть люди, горько упрекавшие себя в отступничестве. Они были глубоко несчастны, потому что не могли более обратиться в христианство. На этот счет закон ислама неумолим. После того как ренегат произносит мусульманскую формулу веры, он становится мусульманином навсегда, какими бы сильными ни были угрызения совести. И не важно, что судьбоносные слова были произнесены в момент гнева, слабости или печали, когда нет денег на подушный налог или от страха быть осужденным христианским судьей – в любом случае отступничество от ислама – смерть. Потомки ренегатов, желающие возвратиться в лоно церкви, имели еще больше причин жаловаться; они страдали по вине своего предка. Закон объявлял их мусульманами, как рожденных от мусульманина, поэтому он им тоже грозил смертью, если они отвергали Мухаммеда. Ислам сопровождал их от колыбели до могилы. Потому было естественно, что раскаявшиеся ренегаты роптали; впрочем, они составляли меньшинство: большинство было искренними мусульманами. У последних, однако, тоже имелись проблемы. На первый взгляд это кажется странным. Большая часть ренегатов состояла из вольноотпущенников, то есть людей, положение которых улучшилось вследствие завоевания; как же могло случиться, что они не были довольны арабами? Ответ очень прост. «История, – утверждает де Токвиль, – изобилует такими примерами. Революции не всегда следствие ухудшающего положения дел. Они чаще начинаются, когда народ, который безропотно выносил самые тяжкие законы, неожиданно восстает против них, когда их тяжесть уменьшается». Прибавьте к этому, что общественное положение ренегатов было невыносимо. Арабы обыкновенно отстраняли их от прибыльных должностей и от всякого участия в управлении государством; они делали вид, что сомневаются в искренности их обращения; обходились с ними с безграничным высокомерием; заявляя, что печать рабства еще видна на лицах многих недавно освобожденных. Они называли их всех без разбору рабами или сыновьями рабов (представляется удивительным, но арабы никогда не применяли эти эпитеты к христианам), хотя в числе ренегатов находились некоторые из самых знатных и самых богатых землевладельцев страны. Ренегаты не могли сносить такое обращение. Они обладали чувством собственного достоинства и понимали, что являются немалой силой, потому что составляли большинство населения. Они не желали, чтобы власть была исключительной прерогативой одной изолированной касты; не хотели больше выносить социальное неравенство наглого презрения и господства тех, кто, по существу, были всего лишь разбросанными шайками чужеземных солдат. Поэтому они первыми взялись за оружие и смело начали войну. Восстание ренегатов, в котором христиане по мере сил приняли участие, имело разные формы, чего и следовало ожидать в период, характеризующийся неоднородностью условий. Каждая провинция, каждый большой город присоединялись к восстанию независимо и в разное время, но то, что этот факт сделал борьбу еще более ожесточенной, наглядно доказали последующие события.
