– Что касается меня, судья, – продолжила Мария, – я сестра одного из шести героев, которые погибли на эшафоте, потому что высмеяли вашего лжепророка. И я также заявляю, что Христос – Бог, а ваша религия – порождение дьявола.
Хотя обе девушки заслуживали смерти, кади, вероятно тронутый их молодостью и красотой, сжалился над ними. Он попытался заставить их отказаться от своих слов и, даже когда понял, что его усилия тщетны, не отправил их на эшафот, а заключил в тюрьму.
Там они сначала оставались стойкими и несгибаемыми. Они молились, постились, пели церковные гимны и предавались аскетическим размышлениям. Но со временем их мужество было поколеблено долгим заключением, уговорами тех, кто пытался спасти их, и, главное, угрозами судьи, который, зная, что они боятся бесчестья больше, чем смерти, обещал, если они не отступятся, обречь их на проституцию. Только Евлогий их поддерживал. Ему пришлось нелегко. Подталкивать к смерти на эшафоте ту, к которой его сердце пылало невысказанной любовью, – такая задача была бы не по душе даже самому упрямому мракобесу. И все же он не пытался разубедить Флору или ослабить ее решимость. Он использовал все свое красноречие, чтобы укрепить смелость девушки. Его слепой фанатизм достоин осуждения или жалости, но при этом не следует поспешно называть его холодным и бесчувственным человеком. Несмотря на внешнее спокойствие, за которым он скрывал душевные муки, его сердце разрывалось от боли. Снова пробудились импульсивные стремления пылкой и впечатлительной души. Любовь – если так можно назвать духовную связь, объединявшую его с Флорой, – боролась с совестью. Тем не менее Евлогий был способен пожертвовать всем делу, которому служил, и постарался подавить сердечные порывы. Не желая показывать горе, он предался лихорадочной деятельности. День и ночь он читал и писал. Он сочинил трактат, убеждающий Флору и ее подругу, что нет ничего более достойного, чем мученичество. Он завершил «Книгу памяти святых» и послал ее Альваро для доработки. Он написал длинное письмо своему другу Вилиезинду, епископу Памплоны. Он даже нашел в себе достаточно спокойствия и беспристрастности, чтобы написать трактат о просодии. В нем он стремился пробудить дремлющий патриотизм сограждан, привить им вкус к древней литературе, которая в городе, давшем жизнь Сенеке и Лукану, должна считаться национальным достоянием. Духовенство при вестготах считало, что нельзя срывать или восхищаться цветами, которые не были орошены крещенской водой. Но Евлогий верил, что в литературе римлян нашел весомый противовес арабской литературе, которой были увлечены жители Кордовы. Ему уже повезло спасти для них латинские манускрипты, содержавшие труды Вергилия, Горация и Ювенала, которые он обнаружил в Наварре. Полный пренебрежения, который выказывали все люди со вкусом, к ритмическому стиху, он желал познакомить соотечественников с научными правилами латинской просодии, так чтобы они могли подражать образцам века Августа.
Тем временем его красноречие дало плоды. Под его влиянием Флора и Мария проявили твердость и решимость, которые удивили даже самого Евлогия, привыкшего к мистической экзальтации. Он был склонен обожествлять объекты своего восхищения, и Флора в его глазах стала святой, окруженной небесным сиянием. Кади послал за девушкой по просьбе ее брата и в последний раз попытался спасти ее, но тщетно. После возвращения в тюрьму ее навестил Евлогий. «Мне показалось, что я смотрю на ангела, – сказал он. – Вокруг нее сиял небесный свет, лицо лучилось радостью, казалось, она уже ощутила небесное блаженство. С торжествующей улыбкой она рассказала мне о вопросах кади и своих ответах. Услышав слова, слетевшие с этих губ, слаще чем мед, я постарался укрепить ее решимость, указав на уготованный ей венец. В восхищении я пал ниц перед этим ангелом, я доверился ее молитвам и, оживленный ее речами, вернулся в свою мрачную каморку с более легким сердцем». День 24 ноября 851 года, когда Флора погибла на эшафоте, стал для Евлогия днем торжества. «Брат мой, – писал он Альваро, – Господь явил нам милосердия и даровал великую радость. Наши девы, подготовленные нами среди горьких слез в мире живых, завоевали венец мучениц. Победив князя тьмы и растоптав все земные привязанности, они с радостью пошли навстречу жениху, правящему в небесах. Приглашенные на брачный пир Христом, они вошли в обитель благословенных, распевая новую песню и говоря: «Тебе, о Господи, честь и слава! Ты вырвал нас у ада, ты сделал нас достойными радостного наследия святых, ты призвал нас в свое вечное царство!» Вся церковь радуется их победе, и я больше всех, потому что я укрепил их в их намерении, когда их решимость стала слабеть!»
Через пять дней Евлогия, Саула и других священнослужителей освободили. Евлогий, не раздумывая, приписал свое освобождение вмешательству двух святых, которые, прежде чем отправиться из тюрьмы на эшафот, обещали, что, представ перед Господом, попросят его освободить заключенных. Саул с тех пор подчинился приказам Реккафреда. Евлогий, наоборот, удвоил усилия по умножению числа мучеников. Его успехи были несомненными. Подстрекаемые им, священнослужители, монахи, «тайные христиане», женщины – все ругали Мухаммеда и шли на эшафот. Дерзость этих фанатиков была безмерна. Как-то раз старый монах в сопровождении юноши вошли в главную мечеть и закричали: «Для верующих настало Царствие небесное, а вы, нехристи, будете поглощены адом!» Собравшиеся едва не растерзали их. Но вмешался кади и отправил ругателей в тюрьму, где им отрубили руки и ноги (такое наказание санкционировано Кораном!) и 16 сентября 852 года казнили.
Спустя шесть дней неожиданно скончался Абд-ер-Рахман. Согласно рассказу Евлогия, престарелый монарх сидел на террасе своего дворца, когда его взгляд упал на виселицы, на которых висели искалеченные тела последних мучеников. И он приказал сжечь останки. Отдав этот приказ, он был поражен апоплексическим ударом и той же ночью испустил последний вздох.
Поскольку Абд-ер-Рахман так и не решил, который из двух сыновей, Мухаммед или Абдуллах, станет его наследником, и оба претендента не знали о смерти отца, все зависело от выбора, который сделают дворцовые евнухи. Те, кто был рядом с Абд-ер-Рахманом в последние минуты, быстро закрыли ворота, чтобы пресечь распространение слухов, и собрали своих коллег. К собравшимся обратился евнух, пользовавшийся максимальным влиянием. «Братья, – сказал он. – Произошло чрезвычайно важное событие. Нашего хозяина больше нет с нами. – Евнухи стали рыдать, но оратор не позволил им долго предаваться скорби. – Нет времени для слез, – продолжил он. – Скорбь можно отложить. Дорога каждая минута. Давайте сначала позаботимся о наших интересах и интересах других мусульман. Кому вы доверите трон?» Евнухи ответили, что хотят доверить трон сыну своей благодетельницы султанши.
Таким образом, интриги Таруб принесли плоды. Взятками и обещаниями она подкупила евнухов, чтобы на трон взошел ее сын Абдуллах. Но одобрит ли народ выбор евнухов? Это представлялось сомнительным, поскольку Абдуллах отличался слабостью моральных принципов, его ортодоксальные взгляды подвергались обоснованному сомнению и люди его не любили. Евнух Абу-л Мофрих, благочестивый мусульманин, совершивший паломничество в Мекку, все это понимал.
– Это ваше общее мнение? – спросил он.
– Да, – последовал единодушный ответ.
