Поэтому султан недолго радовался мирным намерениям, провозглашенным Ибн-Хафсуном. С другой стороны, наиболее нетерпеливые сторонники последнего жаловались на слабость и бездействие своего лидера. Такая политика была для них неприемлема, поскольку добыча, захваченная в набегах, являлась для них единственным средством к существованию. Один из них, Ибн-Мастана, предпочел, чтобы не оставаться в бездействии, присоединиться к соседям-арабам. Те закрепились в Кала-Яхсиб (Алькала-ла-Реаль), откуда совершали набеги на мирное сельское население. Измученные жители обратились за помощью к султану. Поставленный в неловкое положение – с одной стороны, он не мог бросить на произвол судьбы своих подданных, но с другой, у него не было солдат, – султан решил написать Ибн-Хафсуну. Он потребовал организовать совместную экспедицию против Ибн-Мастаны и его арабских союзников. Ибн-Хафсун, у которого были свои аналогичные планы – он не одобрял союза Ибн-Мастаны с врагами своей расы, – согласился на требование султана с большей готовностью, чем можно было ожидать. Но после того как было организовано общее войско под командованием Ибрагима ибн Хамира, Ибн-Хафсун втайне послал Ибн-Мастане письмо, в котором упрекал его за союз с арабами. «Тем не менее, – продолжил он, – я рассчитываю на тебя, как на верного защитника национального дела. Пока у тебя нет выбора, кроме как продолжать сражаться. Но ничего не бойся. Эта армия не причинит тебе вреда». Ибн-Хафсун никоим образом не преувеличивал свое влияние на армию. Он обращался с солдатами султана по своему усмотрению: по любому поводу помещал их под арест, отбирал коней и передавал своим людям, а когда Ибрагим ибн Хамир – человек Омейядов – возражал, у него всегда было наготове правдоподобное объяснение. Поэтому марш по вражеской территории оказался не более чем прогулкой, как и было обещано Ибн-Мастане, однако Ибн-Хафсун воспользовался благоприятной возможностью, чтобы попутно прийти к пониманию с испанцами и оказать помощь жителям Эльвиры. Как мы видели, ему не сопутствовал обычный успех в последней экспедиции, но он вовсе не был обескуражен столь незначительным обстоятельством. Он приобрел полезных союзников и, вероятнее всего, понял, что его приверженцы устали от политики уклончивости и проволочек. Поэтому Ибн-Хафсун принял решение сбросить маску. Он бросил Ибрагима ибн Хамира и многих офицеров в тюрьму и объявил войну султану.
Довольно скоро обнаружилось, что весьма полезными союзниками ренегата стали христиане Кордовы. Давно ушли в прошлое дни, когда мученичество было единственным средством проявить свое религиозное рвение и ненависть к завоевателям. Среди всеобщей неразберихи они решили помочь своему освобождению силой оружия. Даже те, кто раньше демонстрировал непоколебимую преданность Омейядам, стали их злейшими врагами. Среди них был граф Сервандо. Сын монастырского крестьянина, он не гнушался ничем, чтобы попасть в милость к монарху. Зная, что лучший способ добиться этого – пополнить казну, он обложил своих собратьев-христиан непомерной данью, вынудив отказаться от своей веры. «Он не только убивал живых, – писал современник, – но и не уважал мертвых». Дело в том, что, дабы разжечь ненависть между христианами и мусульманами, он велел выкопать тела мучеников из-под алтарей и выставить их напоказ чиновникам султана, ругая дерзость фанатиков, жаловавших столь почетное погребение жертвам мусульманского правосудия. Едва ли существовал человек, которого христиане ненавидели бы больше, чем его. Священнослужители не находили слов, чтобы поносить его. Этого человека называли безумным, бесстыдным, самонадеянным, жадным, жестоким, наглым, заносчивым и т. д. Они говорили, что он пошел против воли небес и являлся отпрыском дьявола. У священнослужителей были и другие причины его ненавидеть. Сервандо обложил такой тяжелой данью церкви столицы, что они не могли платить даже своему духовенству, и им приходилось мириться с льстецами и подхалимами, которых Сервандо назначал по своему выбору. Более того, Сервандо стал смертельным врагом мучеников и их покровителей, для которых он расставлял ловушки с воистину дьявольской хитростью. В одном случае он обвинил аббата Самсона и Валенция, епископа Кордовы, в том, что они подстрекали одного своего прихожанина к богохульству в адрес пророка, и обратился к султану со следующими словами: «Пусть ваше высочество пошлет за Самсоном и Валенцием и спросит, считают ли они, что богохульник говорил правду. Если они ответят утвердительно, пусть их накажут за богохульство, но, если страх заставит их отречься от обвиняемого, пусть им дадут кинжалы и прикажут заколоть его. Отказ пойти на это явится доказательством того, что этот человек – орудие в их руках. Тогда пусть мне дадут меч, и я убью всех троих». Прошло двадцать лет с тех пор, как это было сказано; времена изменились, и люди тоже. Проявив завидную прозорливость, Сервандо неожиданно проникся сильнейшей антипатией к султану, под которым уже сильно качался трон, и не менее сильной симпатией к лидерам национальной партии. Он стал выказывать благоволение к своим собратьям-христианам, которых еще недавно всячески преследовал, вступил с ними в заговор и попытался поднять восстание. Двор раскрыл часть его планов и арестовал его брата, но Сервандо, вовремя предупрежденный, сумел бежать вместе со своими ближайшими сторонниками. Выбравшись из столицы, он оказался в безопасности, поскольку власть султана не распространялась за пределы городских стен. Зная, что ему нечего бояться, он решил занять крепость Полеи, что в одном дне пути от Кордовы. Идриси помещает ее в пяти лигах от Кордовы, ближе к Сантаелле. Сейчас это место называется Агилар-де-ла-Фронтера. В документе 1258 года, который цитирует Лопес де Карденас, сказано: «Агилар, бывший Полеи». Эта крепость охранялась ничуть не лучше, чем другие замки султана, и его попытка оказалась успешной. Обосновавшийся в крепости, Сервандо предложил союз Ибн-Хафсуну. Последний с радостью принял предложение. Он отправил к Сервандо какое-то количество солдат и посоветовал совершать постоянные набеги на окрестности Кордовы. Лучшего организатора таких набегов, чем Сервандо, найти было трудно. Он отлично знал местность и был, если верить арабским хронистам, отличным наездником. Он покидал замок поздно вечером, когда сгущалась тьма, и возвращался на рассвете, оставив после себя сожженные поля и деревни и горы трупов. В конце концов, он сам был убит в одной из таких вылазок, но его приближенные продолжили начатую им кровавую работу.
Ибн-Хафсун, недавно захвативший Баену, теперь стал хозяином всех значимых крепостей, расположенных к югу от Гвадалквивира. Его признала почти вся Андалусия, и султан понял, что теперь никому не может пожаловать пустой титул правителя Эльвиры или Хаэна. Гордый обретенным могуществом глава ренегатов теперь решил обеспечить его постоянство. Он не сомневался, что Кордова скоро окажется в его руках, сделав его хозяином Испании. Вместе с тем он понимал, что если останется лидером исключительно испанцев, арабы не подчинятся его власти. Было необходимо, чтобы правителем Испании его официально назвал халиф Багдада. Это явилось бы важным шагом к достижению его мечты. Его престиж от такого действа не мог пострадать. Власть халифов над провинциями, так далеко удаленными от центра, была чисто номинальной, и, если халиф согласится назначить его наместником, есть надежда, что арабы не откажутся ему подчиниться, потому что тогда он станет не просто испанцем и представителем глубокоуважаемой ими династии.
