Однако вскоре предстояло намного более серьезное сражение, и неравенство сил было столь велико, что перспективы не обнадеживали. В армии султана было четырнадцать тысяч человек, из которых только четыре тысячи составляли регулярные обученные дисциплинированные войска. Армия Ибн-Хафсуна насчитывала тридцать тысяч человек. Тем не менее Абдуллах отдал приказ выступать и выступил в сторону Полеи.
В четверг 15 апреля 891 года армия подошла к реке, которая текла на расстоянии половины лиги от замка, и обе стороны понимали, что сражение должно произойти на следующий день – в Великую пятницу. Заметим, что, согласно правилу, установленному Никейским собором, в 891 году Пасха выпадала на 4 апреля. Но поскольку арабские историки относят битву при Полеи к 278 году по хиджре, представляется вероятным, что жители Андалусии праздновали Пасху по правилам их соотечественника Мигеция, осужденного Адрианом I в письме епископу Эгилы.
Утром армия султана приготовилась к бою рано, когда Ибн-Хафсун еще стягивал своих людей к подножию холма, на котором стоял замок. Последние, уверенные в победе, были полны энтузиазма и рвались в бой. Абдуллаха переполняли совсем другие эмоции. Немногочисленная армия, которую ему удалось собрать, была его последним ресурсом. От нее зависела судьба Омейядов. Если она потерпит поражение, все будет потеряно. В довершение всего ее командование оставляло желать лучшего, и главнокомандующий Абд аль-Малик ибн Омайя неумелым маневром сыграл на руку противнику. Он был недоволен занятой его людьми позицией и приказал отходить к холму, расположенному к северу от крепости. Армия начала движение, когда командир авангарда, храбрый Обайдаллах из рода Бени Аби Абда, прискакал к султану и закричал:
– Да поможет нам Бог! Куда ты ведешь нас, эмир? Неужели мы должны повернуться спинами к врагу? Они решат, что мы в панике отступаем, и изрубят нас на куски!
И он был прав. Ибн-Хафсун заметил ошибку противника и был готов ею воспользоваться. Султан не оспаривал справедливость суждения Обайдаллаха и попросил его совета.
– Наступать, и пусть будет так, как решит Бог, – ответил отважный командир.
– Да будет так! – решил султан.
Не медля ни секунды, Обайдаллах вернулся к своему отряду и приказал атаковать. Люди подчинились, но надежды на успех не было ни у кого.
– Что ты думаешь об исходе битвы? – спросил один из офицеров теолога Абу Мервана, сына известного Яхья ибн Яхья, который, как и отец, прославился своим благочестием и ученостью, и его называли старейшиной ислама.
– Я не могу дать тебе никакого другого ответа, кроме того, что дал Всевышний, – ответил ученый. – Если Бог поможет вам, то никто не победит вас, а если Бог не будет содействовать вам, то в этом случае кто может помочь вам? (Коран, 3: 154).
Настроение остальной армии было ничуть не лучше, чем настроение авангарда. Солдаты получили приказ разбить лагерь, оставить свои личные вещи и построиться в боевой порядок. Но когда они устанавливали навес для султана, один из шестов сломался и навес упал на землю. Это происшествие все, кто его видел, сочли дурным предзнаменованием. Однако надзиравший за работами офицер заверил присутствующих, что это вовсе не дурной знак. Подобное уже случалось накануне битвы, в которой была одержана блестящая победа. Он сам отыскал новый шест, установил его, и работы были продолжены.
В авангарде, который уже вступил в бой, офицеры и богословы считали нужным разъяснять и отбрасывать дурные знаки. Если требовалось, они извлекали из памяти – или живого воображения – соответствующие прецеденты. В первых рядах сражался Рахиси, отважный воин, ветеран многих битв и знаменитый поэт. При каждом ударе меча или копья он выкрикивал импровизированные стихи. Внезапно он упал на землю, получив смертельное ранение.
– Дурной знак! – зашумели солдаты. – Мы первыми потеряли человека.
– Вовсе нет, – тут же ответствовал один из теологов. – Даже наоборот, это хороший знак. Подобное произошло в битве при Гвадаселете, где мы обратили в бегство толедцев.
Вскоре сражение стало всеобщим. Шум стоял оглушающий. Звуки труб смешивались с криками мусульманских ученых и христианских священников, на разные голоса цитировавших отрывки из Корана и Библии. Совершенно неожиданно правое крыло армии Абдуллаха стало теснить левое крыло войска Ибн-Хафсуна. Отбросив противника, солдаты начали драться друг с другом за право отрубить головы павшим врагам. Султан обещал награду всякому, кто принесет ему голову врага. Абдуллах в сражении не участвовал. Он сидел под навесом и, демонстрируя свое обычное лицемерие, нараспев читал стихи: «Пусть другие верят в большие армии, военные машины и собственную храбрость, а лично я верю только в Бога».
После того как правое крыло андалусцев обратилось в бегство, армия султана обрушилась на левое крыло. Ибн-Хафсун командовал им лично, как всегда действуя храбро и решительно, однако, несмотря на все его усилия, войско начало отступать. Его люди были скорее импульсивными, чем стойкими, их было так же легко привести в уныние, как побудить. Они слишком быстро лишились веры в победу и обратились в бегство. Одни направились в сторону Эсихи – их преследовали всадники противника, убивавшие их сотнями. Другие устремились к замку – среди них был и сам Ибн-Хафсун. Но поскольку ворота оказались блокированы беглецами с правого крыла, новоприбывшие никак не могли пробиться сквозь плотную толпу и спасти своего лидера. В конце концов солдаты на стене подняли его из седла и перетащили через укрепления.
Пока толпа рвалась в ворота замка, люди султана грабили лагерь противника. Опьяненные триумфом, который был еще более значительным, поскольку оказался неожиданным, они развлекались, глумясь над врагами, потерпевшими поражение за два дня до Пасхи. Все они в глазах людей султана были христианами.
– Как это было весело! – кричал один солдат. – Каким радостным был праздник. Жаль, что большая часть этих бедолаг не доживет до Пасхи!
– Это правда, праздник вышел славным, – отвечал другой солдат. – И с большим числом жертв. Таким должен быть каждый религиозный праздник.
– Оказывается, меч – отличное лекарство, – говорил третий. – Они пили, не просыхая, в своей общине и, если бы мы их не протрезвили, продолжали бы беспробудно пить до сих пор.
– А вы заметили, – поинтересовался четвертый, обладавший поверхностными знаниями истории, – как похоже это сражение на битву при Мардж-Рахите? Она тоже была в пятницу, в праздник, и наша победа не менее значима, чем та, что одержали Омейяды тогда. Вы только посмотрите на этих свиней, лежащих у подножия холма без голов. Если честно, мне жаль землю, которая вынуждена держать на себе эти трупы. Будь у нее голос, она бы протестовала.
Впоследствии придворный поэт Ибн-Абди Раббихи (860–940, потомок вольноотпущенника Хишама ибн Абдурахмана, автор антологии «Редкостное ожерелье») воспроизвел эти грубые и непристойные шутки, а также многие другие казарменные пошлости в длинной поэме, характеризующейся по большей части двусмысленностями и плохим вкусом. Но в одном этой поэме нельзя было отказать: она со всей возможной яркостью передала ненависть и презрение, испытываемое роялистами к жителям Андалусии.
