– Что это? – спросила Анья.
– Временами экспериментирую с настойками, – ответил доктор Эскола, неловко пожав плечами. – Одна из них попала к вам в еду. Не спрашивайте «как». Спрячьте, замотайте в волосы.
В одно мгновение он нашел резинку – спрашивается, откуда? – и помог замотать пузырек в пучок.
– У меня перед глазами пелена…
– Выпьете – ее не станет. Бежите в полночь. Спускайтесь на первый этаж пешком, не на лифте. Лифт – западня. В случае чего, забежите в отделение на этаже. После идите прямиком в подвал, не выходя в главный холл. Повторяю: не выходите в главный холл. – Он снова заглянул ей в душу. – Там тупик – там охрана. Спускайтесь прямиком в подвал. Там вас будет ждать машина. Номер 345 KBC. Запомнили?
Анья кивнула.
На нее с сомнением взглянули, а после вынули из кармана авторучку и, раскрыв ей ладонь, написали номер.
– Выучите. Вас отвезут по адресу, который назовете мне сейчас.
Анья назвала адрес дома бабушки с дедушкой.
– Прекрасно. Значит, бежите через пять дней. Надеюсь, будете в сознании. – «Будьте в сознании», настоятельно советовал напряженный взгляд.
– А как же дежурный полицейский?
– Его не будет, – с уверенностью произнес мужчина. – Другие двери так же проблемой не станут. Надеюсь. Сейчас придет ваш доктор.
– Доктор? – удивилась Анья. Сердце замерло, по телу пробежал холодок. – Какой доктор?
– Тот, который обследовал ваше отравление и продолжает обследовать. Мы в кабинете доктора Ильвеса. Обычно из изолятора везут сюда. Не волнуйтесь, вас уже осмотрели и сбили температуру. Простите, крайние меры, – как бы извиняясь, сказал мужчина.
– Ничего страшного. – Пускай хоть сотню раз ее травит, или, что он там сделал, главное, отсюда выбраться.
Он еще с минуту обговаривал детали, описывал маршрут, наставляя, куда и когда идти, а затем сказал:
– Мне пора. – Мужчина замялся, отвел глаза. – Надеюсь, еще увидимся. Мне бы и вправду этого хотелось.
Анья не сдержалась и бросилась ему на шею. Так ей представлялось. На самом деле неловко слезла с койки и, проковыляв пару метров, крепко обняла. Возможно, они виделись в последний раз.
– Я не вру, – сказала Анья, заглянув мужчине в глаза.
– Напишете мне о своей дальнейшей судьбе. Только не сразу! – осекся доктор. – Лет так через десять.
Она планировала связаться с ним раньше.
– Надеюсь, вы все запомнили?
– Все, – кивнула Анья.
Доктор Эскола прошел к дверям, тогда как Анья внезапно спросила:
– Почему вы решились? Решились мне помочь? – Мужчина не успел пересечь порог.
Он остановился. Обернулся.
– Вы видите глубокие сны.
Через четверть часа в кабинет действительно явился доктор: невысокий, лысый, пузатый, тараторящий так, что Анья не успевала за сбивчивой речью. Он снова ее осмотрел, померил температуру, изучил результаты анализов. Вроде бы состояние Аньи стабилизировалось. Но, не желая делать поспешных выводов, доктор оставил Анью на ночь в соседней многоместной палате. Анья оказалась в ней одна. Правда, уже на следующий день отпустил. Точнее, отправил под конвоем к себе.
А затем наступил период ожидания. Время текло неимоверно долго, день проходил за три. Анья ждала судьбоносного часа, Анья грезила им ночами, наблюдая за снами, думала о воле. Как же хотелось выбраться из камеры, вырваться на улицу, вдохнуть свежий воздух и никогда сюда не возвращаться!
И этот день наступил.
Анья не заснула: она дождалась, силой воли вытаскивая себя из грезы. Друзья просили ее остаться, звали к себе, не хотели отпускать. Казалось, даже старец заплакал сильнее, огорчаясь тем, что она уходит. Однако Анья не сломалась, она не забылась – Анья прорвалась в реальный мир. Мечта о свободе настолько поглотила, что отсекала все, что могло помешать: помешать ей себя осуществить.
Было страшно. Как же Анье было страшно! Тряслись коленки, дрожали руки. А если не получится, а если поймают, а если запрут и теперь навсегда?
В девять выключили свет. В десять возобновились стоны мольбы. В одиннадцать Анья часто моргала, заставляя себя остаться на плаву. Количество лекарств не уменьшили, продолжали каждодневно вкалывать уколы, но Анья держалась… Она держалась…
Держалась тогда, когда услышала щелчок, и дверь стылой камеры отъехала в сторону. Продолжала держаться, когда, выпив настойку, пересекала стальной порог. Язык раздражала горечь лекарств. Голова гудела, ноги не шли, но она заставляла себя идти. Автоматическая дверь отворилась: всего на мгновение, на короткое мгновение, но достаточное для того, чтобы покинуть камеру – она не могла этот шанс упустить.
И Анья знала, кого за это благодарить.
Широкий темный коридор, флуоресцентные лампы давно погашены – она все равно прижималась к стене…и не к стене. Где-то к стальным дверям, врезанным в крашенный белым бетон, в окна которых старалась не смотреть: не могла наблюдать эти страшные сцены. Больше не могла. Даже захоти она посмотреть – не сможет, при всем желании ничего не поймет. Глаза застилала серая пелена, пелена, которая не спадала. Ей говорили, она пропадет, ей говорили, станет легче.
Не становилось. Пелена разрасталась, ее мутило, а черные мушки атаковали мозг.
Ненароком поморщилась. Стенания, крики мольбы, сиплое дыхание, хрипы, стоны – они даже ночью не давали покоя. За стеной и вовсе тяжелый случай: женщину поглотила паранойя. Еще тяжелей у стены противоположной, где лежит мужчина – для себя он женщина, – потерявшийся в своих фантазиях.
«Такого…такого не бывает, – стараясь сохранять остатки хладнокровия, не переставая, шептала себе под нос. – Это все неправда, такого не бывает».
Так ей становилось легче, так притуплялся страх, который сковывал последние недели. Сколько раз себе повторяла призванные успокоить слова? Пустые, никчемные слова? Сколько раз пыталась проснуться?
Не просыпалась. Сны раз за разом повторялись.
Она дошла до вожделенных дверей в ночной кромешной темноте: на свете здесь экономили. Послышались звуки шагов…
…но нет, ей показалось. Дежурный полицейский на месте не сидел. Он и не должен был сидеть. Дверь палаты отворилась вовремя. Так же, как исчез полицейский.
А теперь перед ней другая: белая, широкая, стальная. Предстояло ее пройти: пройти, как и прежде, не привлекая внимания. Холодного ужасающего внимания.
Она не могла об этом думать, потому прижалась к стене, сосчитала до трех…
Дверь отъехала в сторону – в глаза ударил яркий свет. В действительности тусклый, но ею воспринятый, как свет фонарика точно в зрачок.
Прикрыла веки и, продолжая обнимать холодные стены, пошла направо. Ей сказали направо.
