Его глаза были так близко, дыхание опаляло лицо…
– Так за чем ты пришла, Нелли? За этим? – прохрипели ей в губы.
Зачем же он спросил об этом, ей так приятно было забыться.
Нелли опасливо подняла руку с зажатым в ней дневником, который все это время лежал у нее на коленях.
Отпустив ее взгляд, и глазами скользнув по злосчастному предмету, Александр вскочил на ноги.
– Твою же мать, Нелли! Где ты его взяла?
Быстро же она попрощалась с любовным наваждением.
– То, что в нем написано, правда?
– Как он к тебе попал? – требовал ответа Александр.
– Мне его дали.
Александр выругался.
– Дали. Ну конечно! – Он отвернулся. – Я даже знаю, кто этот миротворец. Не ожидал…
– Так это правда? – «Да», скажи «да».
Александр обернулся.
– И чего ты хочешь? Повторить сей успешный опыт?
– Если это единственный способ…
– А твои доброжелатели, случаем, не сказали, что из сотни испытуемых женщин в итоге не выжила ни одна? Нет, не упоминали? – Сколько желчи в его словах… и то, что он говорил… – Ах, вижу, что умолчали. Надо же, какая неожиданность. – Он неприязненно рассмеялся. – Что, все еще хочешь попробовать?
Хочет ли она попробовать? Рискнуть и, возможно, никогда не очнуться? Ужасно. Неужели это правда? Кассиэль не удосужился что-либо пояснить. Просто всучил ей дневник и ушел. Словно сложностей в этом никаких: прочти инструкцию и действуй. Да и сама хороша, могла бы догадаться. Не уж-то думала, все так розово и шоколадно? Без вездесущих подводных камней?
Поэтому Александр промолчал? Не рассказал о возможности даровать вечную жизнь человеку? Не желал рисковать? Ознакомившись с содержанием рукописи, Нелли не переставая спрашивала себя, почему же он убежал – сегодня, при утреннем разговоре. Почему не захотел поделиться столь важной информацией с ней? Недостаточно любил?
Однако сейчас, наблюдая за его болезненно-острой реакцией, убеждалась в обратном: любил и, видимо, сильно, раз боялся, опасался за ее благополучие. Ведь так? Но пускай любил, боялся, дорожил: готова ли сама Нелли решиться на этот страшный шаг? Такой опасный, рисковый шаг? Прыгнуть в пропасть бездны с завязанными глазами?
Нелли вспомнила прочитанные строки, теплоту и искренность, с которыми велось повествование, сильную, чувственную страсть автора к любимой. Нелли верила ему, верила каждому выписанному им слову, и разве могло быть иначе: она сама испытала все то, что пережила Мила, разве что в иной, современной обработке. А потому догадывалась, нет, была уверена, что Александр испытывал к Нелли не менее яркие чувства и желания, чем автор-ferus к своей возлюбленной. А раз она не сомневалась в первой части рассказа, могла смело довериться и второй, той, где юной девушке вводят яд. Что она теряет (разумеется, кроме жизни)? Прежнюю жизнь в Салехарде? Без близких друзей и родственников?
Она давно уже ее потеряла, и, как ни странно – она поняла это только сейчас, в этот ответственный и, казалось, судьбоносный момент, – вернуть себе не желала. Теперь ее место в Радлесе. А значит…
– Хочу, – сказала Нелли тихо и подняла глаза на Александра. – Я по-прежнему хочу попробовать.
Удивительные метаморфозы произошли на ее глазах. С сурового, отчужденного лица незримо спало напряжение, зеленый взгляд потеплел. Александр внимательно за ней наблюдал и занимался этим, по всей видимости, все то время, что она молчала.
Однако услада глаз продлилась недолго. Уже в следующий момент Александр снова сделался холодным и неприступным.
– Значит, ты все же глупа, – сухо произнес Александр, разочаровавшись в ней окончательно. – А теперь иди спать.
Что? Нелли вскочила на ноги.
– Да о чем ты говоришь? Мы должны попробовать!
– Не должны.
– Разве…
– Нелли, иди спать, поговорим завтра.
Она разозлилась.
– Прекрати мне вечно перечить. Ты должен решиться, и мы должны сделать это.
Его глаза опасно свернули.
– Значит, уйду я. Можешь, ночевать здесь сколько вздумается.
Он отвернулся, а Нелли подбежала к нему.
– Нет, не уйдешь, – встала перед ним.
– Привяжешь меня? – Александр скривил губы в неприятной усмешке. – Ты сейчас не в себе, ты еще не отошла от потери, поэтому не понимаешь, о чем просишь.
А вот напоминать о случившемся – подло.
– Почему ты не хочешь даже подумать о такой замечательной возможности? – Не оставалось ничего иного как пойти на компромисс.
– Поговорим завтра.
– Завтра уже настало, – упрямилась Нелли.
– Нет, не настало. Настало сегодня. А мы поговорим с тобой завтра. Или послезавтра. – Что же это значит: ни утром, ни вечером разговаривать с ней он не намерен? – Вот ты как раз за это время и подумаешь, и, может быть, даже научишься такому нелегкому делу, как шевелить мозгами, прежде чем принимать скоропалительные решения. – Гад! – Что значит, пожалеешь о принятом только что решении закончить жизнь суицидом. Не для того я спасал тебя от догмар. Спокойной ночи.
Он обошел Нелли в попытках все-таки скрыться.
– Стой! – Нелли ринулась следом и вновь остановилась перед ним. – Я сама уйду, оставайся тут. – Прищурилась. – Отоспись, в конце концов, в собственной спальне.
Обозленная, она зашагала к дверям, когда, змеей обхватив за талию, ее внезапно потянули назад.
– А это я оставлю у себя, – прижавшись со спины, Александр забрал у Нелли дневник, который по-прежнему находился у нее в руках. Отпустил.
Нелли обернулась.
– Признайся, тебе просто нравится меня лапать.
Александр сдержал улыбку.
– Четвертая дверь справа.
Нелли с грохотом закрыла дверь и покинула Александра. Она и без него знала, где находится ее спальня.
***
Солнце светило с востока и проходилось теплой ладонью по крышам и фасадам зданий: низких аляповатых строений, тех самых, что с колоннами да капителями; простых и современных, а значит, более вменяемых «коробок» в стиле «комфортабельность, мать вашу, комфортабельность наше все!»; чудных забегаловок-скороспелок, воздвигнутых под веянием неустойчивой моды, непонятно почему именно здесь. Все они, однако, не сильно разнившиеся по габаритам, умело чередовались друг с другом и, выстроенными звеньями цепи, исчезали вверху и внизу, не столь оживленной, но все же кипящей жизнью улицы.
В этом нестройном ряду, выпавшим звеном разорванной цепочки, стояло оно – строение из темных кирпичей. Причислялось оно к числу упомянутых «скороспелок», но будучи не столь раздражающим на вид, воспринималось куда благосклоннее. Но общей картины, увы, не улучшало: кряжисто-степенные дома-многоэтажки, произраставшие за спинами разношерстных творений сложно улучшить. Они добивали цветасто-мягкими, изнеженными тонами: бледно-розовым, бежевым, голубым… Аж в глазах рябило.
