Но Нелли все равно закрыла глаза и позволила себе отдаться необъяснимым ощущениям, к которым продолжал взывать незнакомец. Перед смертью можно дерзнуть и позволить себе даже такое.
Он действительно ее ласкал: гладил лицо, прошелся по шее. Затем очень мягко привлек к себе, едва заметно выдохнул – Нелли услышала. Она уже не стремилась ничего понимать, единственное, чего ей хотелось, чтобы приятные, волнующие прикосновения не прекращались.
Незнакомец взял ее лицо в ладони. Даже с закрытыми глазами она ощутила на себе его пристальный, убедительный взгляд. И глаза распахнулись сами: она не желала, но они открылись.
Он и вправду смотрел на нее, сосредоточенно и очень серьезно.
– Я постараюсь сделать все мягче, – в полголоса проговорил незнакомец.
Значит, умирать Нелли будет мягко. И странно ли – смерть не пугала. В таком расслабленном состоянии находилась Нелли.
Незнакомец продолжал впиваться взглядом, и, захоти вдруг от него оторваться, Нелли не смогла бы этого сделать. А она не хотела. Совсем не хотела, словно разум подчинило что-то. Что-то мощное. Что-то живое. Которое подобно запрещенному дурману обволакивало мысли Нелли, с единственной разницей – Нелли сознавала что происходит. Потому уловила тот самый момент, когда его глаза загорелись снова. Но не резко, а постепенно…
…алое нечто, подобно ртути, расползалось по радужке глаз, то покрывая радужку полностью, то «отступая», на местах «кучкуясь», тем самым открывая зеленые участки.
А затем в окружающем воздухе появились буквы: невесомые, словно бы призрачные, большие, средние, маленькие, одни мерцающие, другие темные, они кружились перед Нелли, будто стремясь на нее напасть.
Но не нападая.
Перед глазами плясала латиница: древние буквы складывались в слова, слова в словосочетания, словосочетания в фразы, но Нелли не удавалось их понять. У нее не получалось постичь их смысла, хотя несколько реплик на мертвой латыни Нелли сказать могла. А значит, понимать что-то должна была. Однако фразы, убегая поездом, не позволяли ей себя поймать, да и не хотелось ей этого делать, когда в голове нарастал некий шепот. Громче, громче, громче. Вроде бы шепот, но он усиливался, возрастал, становился отчетливей, пока Нелли, наконец, не поняла, что это те же латинские слова, только теперь произносимые вслух. Произносимые голосом незнакомца.
Нелли смотрела на мужчину, но он молчал. Тогда откуда доносилась речь? Интонации, с которыми Нелли успела ознакомиться при общении с ним в баре?
В этот момент появились знаки: неясные символы, круглые, квадратные, с прямыми линиями, с засечками, с дугами, знаки смешивались с плясавшими буквами, переливаясь призрачно-блестящими красками…
Однако дикость заключалась в том, что, несмотря на странности, с ней творящиеся, Нелли не боялась. При всем при том, что с ней происходило, она оставалась пугающе спокойной. То, чему Нелли стала свидетелем, происходило не случайно; то, чему Нелли стала свидетелем, имело цель, свою причину, но вот какую?
«Ты забудешь меня и не вспомнишь, – отразилось внезапно в сознании. – Забудешь встречу в баре, забудешь встречу в Мертвой зоне. Ты забудешь меня настоящего, истинного belua ferus…».
В мыслях все перемешалось, Нелли устала, захотелось спать. Она по-прежнему смотрела на мужчину, но он продолжал красноречиво молчать.
Его руки надавили на лицо. Стало больно, но было все равно. Голова разболелась и словно зачесалась: где-то там, глубоко внутри. Будто пауки разбрелись по коже. И этот гул, этот страшный гул…
«Ты забудешь драку с догмаром и никогда о ней не заговоришь. Ты забудешь ее. Как и меня».
И внезапно все прекратилось. Буквы исчезли, гул пропал, Нелли вернулась в яркую реальность из глухой, мертвой и бесцветной.
Незнакомец отстранился. В следующий миг он оказался еще дальше, на расстоянии нескольких метров. А затем и вовсе потерялся из виду.
Нелли выдохнула – она напряжена. Сильно болела голова. Вероятно, издержки рабочего дня. Бегать с подносом совсем нелегко, кто бы что не говорил. К вечеру ноги ломились.
Нелли огляделась: стоит у дома, а, между прочим, начинало светать. Да и прохладно. Чего ей не спится?
Нелли зашагала к подъезду. Она ощущала себя опустошенной и какой-то разбитой, абсолютно не собранной.
– Забудешь и никогда не вспомнишь…
Вот только Нелли ничего не забыла. Не забыла драку, не забыла встречу в баре, как не забыла и его самого…
…истинного belua ferus.
Глава 8
Ровно в восемь утра Зойл заходил в местное отделение полиции – приземистое бледно-желтое здание, которому не помешало бы обновить штукатурку.
Оказавшись в небольшом холле, он подошел к стекленной перегородке, за которой сидел дежурный – молодой, несмышленый офицер, скучавший за разгадыванием кроссворда. Зойл отвлек его от важного дела и попросил сообщить полковнику о своем прибытии. Дежурный поднял взгляд, суетливо вскочил, но, осознав свою излишнюю эмоциональность, сел на место.
– Вы можете пройти, полковник ждет вас.
Значит, получил приказ незамедлительно пропустить к начальнику. Отлично.
В представлении Зойл не нуждался. В отделении его знали все, поскольку он нередко сюда заглядывал. Временами, имея собственное дело, было неплохо пообщаться с полицией: узнать о положении дел в Радлесе, пробить информацию на того или иного конкурента.
Зойл направился в кабинет друга.
С Артуром Зойл познакомился еще во времена службы в армии – они попали в один мотострелковый полк Сухопутных войск. С первого дня нашли общий язык, позже поняли, что придерживаются одинаковых жизненных взглядов, что и послужило хорошим фундаментом для нерушимой многолетней дружбы. Потому, прося Артура о помощи, Зойл не сомневался, что друг не откажет.
Зойл прошел по длинным коридорам с не включенными флуоресцентными лампами и остановился напротив двери – центральная в тупиковом конце. Для приличия хотел постучать, когда услышал:
– Войдите.
Зойл усмехнулся и распахнул дверь.
– По-прежнему видишь сквозь стены?
Артур сидел за столом. Услышав голос Зойла, он поднял взгляд и, улыбнувшись, отъехал назад на кресле.
– Таланту старость не помеха. – Артур указал на стул напротив себя, мол, садись.
Прикрыв за собой дверь, Зойл подошел и неспешно сел. Огляделся. Комната как комната: добротная, скромная, светлая – он бывал в ней сотню раз. У стен все так же стояли стеллажи, заставленные многочисленными цветными папками, на окнах висели голубые гардины. На высоких полках зеленели растения, на столе пылились семейные фотографии. И будут продолжать пылиться, пока однажды не явится Мария и не пройдет по ним волшебной тряпкой. «Сама поставила – сама убирай», – пошутил бы над женой Артур. Поскольку, действительно, все те мелочи, что создавали в кабинете комфорт, были делом рук госпожи Алаевой.
