– Не вернется, – заверила Нелли.
Зойл вопросительно посмотрел на девушку.
– Почему ты так уверена? Если он уже однажды приходил…
– Он навестил меня этой ночью.
Ему показалось, он поперхнулся воздухом. Для него Нелли заговорила на каком-то чужеродном языке. Диком и абсолютно незнакомом. Зойл никак не мог понять, а верно ли ее расслышал. Александр приходил к ней ночью. Этой ночью, то есть прошлой, в которую Зойл ее провожал. И она сообщает об этом только сейчас?
Зойл заговорил. Спокойно, размеренно, без наездов.
– Приходил. Ночью. И ты столько времени ждала, чтобы сказать мне об этом?
– А когда, по-твоему, я должна была об этом сказать? Десять минут назад, когда рыдала как половая тряпка?
– Ты могла закончить свою историю со словами: «Кстати, Зойл, наш Александр приходил ко мне прошлой ночью». – Он попытался изобразить ее фальцетом. – Когда это случилось? Когда я ушел?
– Да.
– Аахх! Вот ведь а! И чего он хотел? Вроде бы тебя не обидел? Или обидел? – потребовал ответа. – Поэтому ты так ужасно выглядишь сегодня: вялая, помятая, не выспавшаяся.
– Спасибо, Зойл.
– Не за что. А теперь рассказывай.
– Нет, он меня не обидел. Он… Кажется, он пытался загипнотизировать меня или что-то в этом роде.
– Чего? – недопонял Зойл. Это уже сродни маразму.
– Он хотел лишить меня воспоминаний, убрать себя из моей памяти, – спокойно повторила Нелли. – Смотрел на меня нечеловеческими глазами и все повторял: «Забудешь меня, забудешь».
– Лишить воспоминаний… Насколько точно я могу судить, ты все прекрасно помнишь.
– Помню. В том-то и дело. Поэтому могу ошибаться. Но вчера, когда мой взгляд приковало к его глазам, я ощущала себя какой-то бесчувственной и все никак не могла пошевелиться. Или не хотела… я не знаю. Но думаю, что он думает, что я ничего не помню.
– Тогда как ты все помнишь…
– До малейших подробностей.
– Вот как. Но это хорошо. Это очень хорошо. Одной проблемой меньше.
Нелли печально улыбнулась.
– Да. Да, ты прав.
– Значит так, – начал Зойл, будучи настроен очень серьезно. Пора было составлять четкий план действий и так же четко его придерживаться. – Сейчас иди работай и ни о чем не думай, а вечером я провожу тебя домой и теперь буду провожать ежедневно. Хотя, если кто-то из них захочет нас убить, боюсь, нам мало что поможет. Однако, пускай я переоцениваю собственные силы, будем придерживаться этого плана. Одной ходить тебе нельзя. О том, чтобы не совершала глупостей, я предупредил. Так что иди. Поговорим позже.
Зойл указал на дверь. Им обоим следовало подумать, утрамбовать полученную информацию, и с некой ясностью в мыслях, двигаться дальше.
Нелли направилась к выходу, но вдруг остановилась и обратилась к нему.
– Зойл, спасибо тебе…
– Не надо, Нелли. Ты не должна меня благодарить. Я ничего еще не сделал.
– Очень даже сделал. И очень даже должна. Если бы не ты… в общем, я бы сломалась. Рано или поздно я бы обязательно сломалась.
– Ты бы не сломалась, – заверил ее Зойл. – Ты сильная, Нелли.
– Спасибо, – повторила Нелли. Повторила с особой настойчивостью. – То, что ты делаешь – это очень много.
Зойл кивнул. Слов для ответа не было.
– Да, и еще одно, Зойл. – Он вновь сосредоточился на Нелли. – Здесь происходят страшные дела, а я даже нож держать не умею. Мне бы хотелось научиться хотя бы самообороне. Ты не знаешь того, кто смог бы мне помочь и обучить базовым приемам?
– Знаю.
– О, отлично. Думаешь, он согласится?
– Согласится.
– И кто он?
– Я. Я сам тебя всему научу.
Глава 10
Перед глазами ходили люди – человеческие мужчины и женщины. В руках они держали инструменты – кто измеритель, кто шпатель, кто дрель. Люди практически не разговаривали, только изредка произносили фразы, способные напугать своей лаконичностью: «Займись вторым этажом», «Покрась», «Подай валик». И, конечно, продолжали работать, усердно, с высокой эффективностью, придавая дому обновленный облик.
Взгляд Александра прошелся по тусклым окнам, голым стенам и ретро-мебели в составе тумбочки, кресла и книжного шкафа, – такие незначительные в границах огромного зала.
Его дом. Его пристанище. Его неприкосновенная личная территория, которую он оставил тридцать лет назад – запущенная, пыльная, покинутая. Александр что-то ощущал, что-то связанное с этим местом, что-то родное, но давно забытое, однако облачить в слова испытываемое не мог. Может, ностальгия?
Нет, «ностальгия» – слишком примитивное определение того, что он сейчас испытывал. То, что в нем зародилось, было глубже, значимее и болезненней.
Стены из кирпичной кладки, широкие окна почти до пола, балки и трубы, тянущиеся по потолку, крашеные черным, грубые, металлические…
Этот дом, который в действительности был не домом, а заброшенным промышленным строением, он приобрел не одно десятилетие назад. Огромное трехэтажное здание отвечало всем его притязательным требованиям: просторное, вместительное, замысловатое, с высокими потолками, не стесненное перегородками – степное раздолье, хоть летай. И находилось за пределами города. Изоляция и территориальный простор испокон веков ценились ferus, потому они и селились в отдалении от жилых местностей, благо раньше девственных участков в распоряжении было много. На окраинах сел, вблизи лесов, у горных хребтов, на равнинах и в пещерах они могли расслабиться и быть уверены, что не будут потревожены людьми, и в то же время получат раздолье, в котором так нуждались.
Его жилище являлось олицетворением этой истины.
Однако, несмотря на все свои преимущества, здание долго пустовало: Александр все не решался в него заселиться. Новый дом всегда ассоциировался с новой жизнью, а он к этой самой новой жизни готов не был – перебираться из ночлежки в другую Александру нравилось больше. До поры до времени. Пока не наступило ожидаемое время брать на себя ответственность не только за собственную жизнь, но и за жизнь целой расы. Ему пора было остепениться. Вот и трансформировал здание фабрики в лофт.
Александр снова обратил внимание на тихих, мирных людей, беспрекословно выполняющих его указания. По-другому быть не могло: Александр контролировал их слабые сознания, не позволяя отвлекаться на пустые беседы. Нельзя было их задерживать в доме, как и затягивать с обременительным ремонтом. Люди и без того слонялись здесь неделю – долгую, напряженную неделю, с восьми до восьми, без выходных. Александр не стал бы нисколько возражать, трудись они здесь целые сутки, но только завершили бы работу скорее, однако не мог быть настолько беспечным. Игры с мозгом – весьма опасны, нейроны чувствительны к электрическим импульсам, он мог травмировать хрупкие разумы. Хуже этого были только проблемы, которые Александру пришлось бы решать с многочисленными недовольными родственниками, которые, несомненно, станут возмущаться зверским графиком и пропажей родных. Это для Александра не существовало Трудового кодекса, тогда как для людей…
