Александр стиснул зубы и провел руками по лицу, словно в стремлении содрать с себя кожу, а вместе с нею терзающие мысли.
Перед взором возник потолок. Он лежал и глядел на деревянные брусья, протянувшиеся понизу белой глади, тогда как злость и зуд неудовлетворения разгорались удвоенной силой: он не просто преследовал Нелли, не просто ревновал ее к призрачным воспоминаниям – он сбежал от нее. Скрылся как трусливая малолетка, стоило Нелли подойти к нему ближе, а затем и прятался все то время, что она его искала.
Александр перевернулся на живот и с силой ударил кулаком по полу: он жалок, как же он жалок. Настолько, что начинал себя презирать. За то, что вел себя как дурак, и за то, что не мог этому противостоять. Не мог избавиться от тяги к Нелли.
Эта женщина сводила его с ума каждое чертово мгновение. Он уже не помнил времени, когда не думал о ней. Одним только фактом своего существования она выводила его из равновесия. Но ведь он сам привел ее к себе. Привел и даже выслушивал слова недовольства своим потребительским отношением к людям, привел и продолжал пытаться казаться лучше, чем он был. Но Александр не был, дьявол, не был! И что страшнее всего и тревожнее, питаемый к ней интерес не ослабевал, со временем не гас. Напротив, он только возрастал, становясь сильнее, острее, неистовее, и теперь превышая всевозможные нормы. А такого быть не могло. Такого быть не должно было. Александр ferus, он не человек, такая зависимость для него исключалась. Но ее глаза, улыбка, голос – почему все действовало на него одурманивающе?
Потому и начал ее избегать. Он уже не мог находиться с ней рядом и оставаться совершенно спокойным, инстинкты требовали взять свое. Зачем она к нему полезла? О чем таком неоговоренном желала поговорить? Он и без того был предельно натянут, только и ждал возможности сорваться. И он сорвался, и он не выдержал, что только чудом не привело к беде. Но он не мог оставаться благородным вечно, не мог кроить себя и ломать. Он понимал, что еще немного, и окажется за гранью дозволенного, и потому уходил от нее, убегал, желая расстоянием и изнурительной занятостью ослабить неугомонную, противоестественную нужду.
Тогда почему он ее не отпускал? Не расставался с причиной своего дискомфорта? Догмарам она не нужна, они давно ее похоронили. Он только врал, когда говорил ей, что они дожидаются ее возвращения. Не дожидаются: стоило Нелли оказаться у него, они списали ее со счетов.
Тогда почему? Почему истязал себя? Оставлял ее у себя?
Потому что животная половина ferus, жившая инстинктами, а не интеллектом, не желала ее отпускать. Она была необходима зверю.
Он резко сел и теперь смотрел на усмиряющий зверя пейзаж. Спокойный, безмятежный вид – за него он эту комнату и любил, для того сюда и приходил – за умиротворением.
Вот и сейчас Александр успокоился. Только если раньше состояние гармонии приходило к нему само по себе, стоило пересечь границы комнаты, теперь добиваться согласия со своими внутренними, беспокойными демонами становилось сложнее. Намного сложнее.
Александр встал и подошел к окну – пушистые ворсинки щекотали стопы не обутых, оголенных ног.
Приблизившись вплотную к стеклу, он вгляделся в зеленые дали. Ему необходимо разобраться в самом себе, пора понять, чего он хочет. Его поведение нормальным не было, и считаться таким не могло. Все это время он искал причины своих аномальных поступков в Нелли, и только сейчас он невольно задумался, что, возможно, их следовало поискать в себе…
***
– Как успехи? Появилась свежая информация? Что там происходит? – Не успел Азарий дверь закрыть, как на него посыпались вопросы.
– На данный момент без изменений. Никаких подозрительных действий с его стороны, в том числе после посещения друга-полицейского. – Азарий углубился в комнату и опустился на простой железный стул.
Закинув ноги на такой же, Лисандр сидел за обшарпанным столом и внимательно за ним наблюдал: сперва за его приближением, затем за неловкими попытками расположиться на более чем неудобном сидении.
Не желая лишний раз встречаться с пронзительными, темными глазами, Азарий «между прочим» огляделся, задержавшись взглядом на серых стенах в местах с потрескавшейся краской. Лисандр продолжал проводить свои дни в убогих, неустроенных помещениях, и собственный кабинет исключением не стал. Небольшой, с минимумом мебели, кабинет воображения не поражал. Стены, пол, потолок; стулья – самые простые: жесткие и, как не раз убеждался Азарий, неуютные, как для посетителей, так и для самого хозяина клуба, в стенах которого кабинет располагался. Но как ни странно все то, что окружало главу догмар, было здесь и кое-что примечательное – зеркало, висевшее над греденцией.
Если задуматься, в этом не было ничего необычного: да, зеркало, у кого его нет. Только в случае с Лисандром все стандартное содержало в себе подвох: вертикально удлиненное, в узорчатом обрамлении – на заурядную стекляшку, легко вписавшуюся и легко в окружении потерявшуюся, оно не походило. Зеркало было красивым и, на его скромный взгляд, дорогим. Оно выделялось на общем фоне, бросаясь в глаза как газель в стаде коз или рафинированный Лисандр посреди окружающего безобразия. Зачем ему здесь зеркало, да к тому же такое? Смотреть на себя любимого?
– Все рассмотрел? Нескольких лет было мало?
Азарий встретился глазами с Лисандром, словно пойманный на чем-то противозаконном. Смутился. Действительно, он помогал ему четвертый год, но оказываясь здесь, поражался наблюдаемому как в первый раз.
– Смотри, что у меня есть. – Стоило Азарию сосредоточиться на Лисандре, как Лисандр поднял руку, показывая некий конверт. – Письмо от Асилия. Справляется о моих делах, более скромно – о самочувствии. – Конверт перелетел к нему, небрежно проскользив по столешнице. Все это время он лежал практически у него под носом, однако Азарий, увлеченный игрой «Не смотри, не смотри на Лисандра», его не замечал. Скверно. Ему противопоказано проявлять невнимательность. – Даже не знаю, умиляться такой заботой, или плакать, что вспомнил обо мне только сейчас. Все-таки я не вчера вернулся.
– Умиляться не стоит. – Азарий не спеша раскрыл конверт и достал лист обычной белой бумаги.
– Пожалуй, соглашусь. Чего только стоит представление с отправкой письма. Он что же, считает, я совсем отстал от жизни и мышлением задержался в начале двадцатого века?
– Ждите голубиную почту. – Азарий пробежал глазами по тексту. Действительно, Асилий осведомлялся положением дел «в рядах верных догмар»: как Лисандр чувствует себя в роли главы расы, каковы планы на будущее, намерен ли возобновить поиски ferus или пришло время оставить их в покое. И лишь в самом конце, одним предложением, по длине не занявшим и строчки ручного текста, интересовался в норме ли Лисандр.
В норме ли Лисандр?
Возникло желание прочистить горло, дабы организовать себе паузу и вникнуть в смысл вопроса, может чего недопонял?
Лисандра не было порядка ста лет, и, следует заметить, все эти годы он не на солнышке грелся, а его спрашивают «В норме ли ты?». Задай вопрос Азарию, реакция была бы бурной. Он посмотрел на Лисандра – глаза хищно блестят. Он бы усмехнулся, да побоялся, что не будет понят. Вряд ли взрывной реакции Асилий дождется от этого догмара. Вот что значат игры за власть. Пускай так – сложившаяся ситуация могла оказаться только на руку. Может быть, теперь Лисандр осознает свое положение и все же поймет, что является не простым догмаром – он глава, лидер всех догмар. Которому для начала следует сделать ремонт в своем пристанище: хотя бы для видимости и соблюдения внешних приличий глава догмар должен обитать в другого рода местах. Окружающая обстановка должна олицетворять мощь и величие, а мощь и величие никак не вязались со спартанскими условиями, в которых они сейчас находились. Богатство всегда олицетворяло силу, что, в свою очередь, притягивало людей и повышало популярность его обладателя.
