– Да я… и не помню даже. Я это… вмазанный… то есть выпивши был…
А вот это действительно интересно! И странно…
Так вмазанный или выпивший? Насколько я знаю Сашу Плана – он никогда не хвалился своими пьянками, как все остальные. Он все свои состояния опьянения всегда списывает на якобы употребление «дури», высокомерно поглядывая на нас, любителей кагора и плодово-ягодной мурсулы! Хотя, гаденыш, зачастую и сам пьет вместе с нами. Что поделать? Образ. Жажда – ничто, имидж – все!
А теперь Саша План поправляет себя так, будто бы случайно оговорился. Он что, действительно вмазался? И теперь вроде как стесняется этого?
Предельно странно!
– Ну-ка, ну-ка, поподробнее, – отложил я «Электронику» в сторону. – Давай колись, Сашуля, что ты там делал на «Ахтиаре»? А самое главное – когда? Мы каждый день с тобой допоздна здесь просиживаем!
– Так ведь… в воскресенье не сидели же. Так? И в субботу… разошлись рано.
– Ты сам в субботу ныл, что простудился! Температура, говорил, трясет всего. Я тебя и отпустил… мокрого как мыша!
– Прошло. Пропустил пару коктейльчиков – и прошло.
– Кучеряво живешь, Саша. А деньги откуда?
– Толик угостил…
И вытаращился на меня испуганно, словно проговорился в чем-то интимном.
Я прищурился и зверски выпятил челюсть в его направлении.
– А-ах… Вон оно что-о? – протянул зловеще. – Угостил, значит?
– Ну… угостил. И что тут такого? За знакомство ведь…
Ой, что-то тут нечисто!
И это «что-то» каким-то боком связано именно со мной – кожей чувствую. Тем самым местом, где «тварь ревуще-скользкая» чует свои непоявившиеся крылья.
Я пристально рассматривал Егорочкина, который очень фальшиво старался продемонстрировать свой деловой интерес к лежащему на сдвинутых столах ватману.
– А ведь ты мне всего не расскажешь. Правда, Саша? – задумчиво произнес я, наблюдая за Сашкиной лживой пантомимой.
– А что я должен? Ничего я не должен. Рассказал уже все… – заюлил он. – А для крепежа размеры нужно выносить? Тут этих шпилек на чертеже… как у дурака фантиков.
Я не ответил. Сам знает, что не нужно. Следы путает.
Значит, Пистолет интересуется моей персоной? Ага. И зачем это, интересно?
Давай подумаем, раз Саша тут Штирлица изображает.
Из общих знакомых у нас с Пистолетом лишь только мой чертежный друг и… гопник Пестрый: Василь Кравсилович собственной персоной. Который, насколько я помню, тут как-то на днях ждал от меня стоху за возвращение священного конспекта. И эту искомую стоху в итоге не получил. По причине того, что его друг и товарищ Кролик в свою очередь огреб табуретом по шаловливой ручке, тыкающей ножиком в живого человека. И, сам того не желая, вернул-таки столь нужный мне конспект, причем совершенно бесплатно. Больше скажу – напуганный табуретом Кролик, что подался в бега, мог и не сообщить Васе, что доброе дело по возвращению чужой тетради хозяину он уже совершил. А! Да что там: он же вообще не знал о нашей с Васей сделке! Поэтому и был при нашей встрече в верхах столь бескорыстным. До умиления.
Хоть и слегка агрессивным.
А Вася к вечеру, стало быть, все же приперся в кусты за обещанной денежкой. И был, скорей всего, до слез огорчен моей возмутительной непунктуальностью. И последняя петелька в рассуждениях: не мог Вася на стрелку явиться один – не из сильно благородного он контингента. Значит, взял себе в помощь… два пишем, три в уме… раз не Кролика, который бегает по терновым кустам, значит… гражданина Пистолета!
Бинго! Круг замкнулся.
Потом Пистолет у своего нового знакомца Саши Плана узнает, что он, как и я, – из судостроительного техникума, пускает пробный шар по поводу моих примет: средний рост, зеленая куртка, наглое выражение лица – и… шар залетает в лунку! Меня, оказывается, тут все знают. Хочется добавить «и любят», но с этим пока напряженка.
Вот такая цепь исходных посылок.
Какое умозаключение из них вырисовывается?
Правильно: при помощи Пистолета меня ищет, дабы сурово наказать за недостойное поведение, побитый когда-то мною собственноручно туалетный бандит Вася Пестров. «Красная армия» ведь «всех сильней»… согласно Васиному отчеству? Конечно, сильней! Ни капли сомнений.
И надо ли мне это огорчение? Полагаю, что не очень.
Поэтому… продолжай, Сашик, изображать штандартенфюрера и молчать в тряпочку. Пялься в свой… двигатель внутреннего сгорания, который так и не получит для своего крепежа выносных размеров. Ибо они… унифицированы! Спасибо немцам.
Орднунг – помните?
Дверь в актовый зал вдруг яростно затряслась. Мы вздрогнули от неожиданности.
Хорошо, что молчание в наших рядах несколько затянулось – не слышно нас было снаружи. А дверь… мало того, что я ее на ключ запер, так еще и ножкой стула ручки зафиксировал – без пластида не вскроешь.
– Есть там кто? – забубнил сумрак за дверью и еще раз потряс нашу конструкцию, которая почему-то стала казаться уже и не столь надежной. – Опять, сволочи, свет не выключили! Когда ж это прекратится? Сколько можно этим дуракам говорить? Понапринимали идиотов в учебное заведение…
И по громкости на убыль в сторону хоздвора:
– Сталина на них нет. Студенты-интеллигенты. Гомосеки в библиотеке. Гитаристы-онанисты. Активисты-пропагандисты. Бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу…
Дальше было уже не слышно. Хотя знаю наверняка – было! Не могло не быть.
Завхоз.
Давид Адамыч.
Ему бы стихи писать в стиле Маяковского, а он все по Сталину тоскует.
Гвозди бы делать из этих людей – не было б в мире… душевней гвоздей.
– Ушел?.. – шепнул перепуганный Сашка. – Он сейчас входную дверь закроет до утра!
– Через хоздвор выйдем, – отмахнулся я, возвращаясь к калькулятору. – Через ворота можно пролезть. Там корпусники пару прутьев снизу подрезали. И защелки самопальные подварили: пластину оттянул – прут из паза вынул, отогнул – и вперед. Просили только на место все защелкивать, чтоб Адамыч не спалил.
– Покажешь?
– Нет. Через верх лезть будешь… Саша! Покажу, конечно. Зачем спрашиваешь?
– Просто…
Нет, он положительно не похож сам на себя. Где легкость, где былая самоуверенность? Саша, ау! Где ты?
Вдруг накатило смутное и очень нехорошее подозрение.
– А ну-ка руку покажи свою!
– Чего-чего?
– Локтевой сгиб, говорю, к осмотру!
– Зачем это?
– Затем!
– Да пошел ты! Не покажу.
– Точно?
– Отстань!
