В подробностях. Сам не заметил, как увлекся рассказом – и про Сеньку, и про армию с ее драчливыми морпеховскими дедами. И про работу свою в бытности участковым инспектором, в которой наркоманов он видел всего-то раза два или три за службу: «нет наркомании в Советском Союзе!» И про Лизоньку с Машенькой, которых… эта «несуществующая» наркомания как раз и убила…
В общем, все то… о чем я частично уже рассказывал.
Аниськин хоть отвлекся немного.
Бешеный!
Глава 32
Молодо-зелено
Смеркалось.
Со школьных времен умиляет меня это одиозное начало повествования, призванное убедить читателя в высокой степени художественной одухотворенности материала. Как завернул, а? Высокохудожественно…
Но сейчас – реально темнело на глазах! Причем… банально и обыденно.
От чернеющего за бетонной кромкой моря пахло мазутом и водорослями. И тоже – совершенно не гламурно и не одухотворенно. Как, впрочем, всегда и пахнет в устье Артиллерийской бухты: как только ветер с севера – всю грязюку сюда несет.
Завидев меня, знакомый вахтенный у трапа расплылся в широченной ухмылке. Помнит, стало быть, бяшка. Не очень, конечно, это хорошо для потенциальной конспирации, ну… да ладно.
Я подошел ближе, улыбнулся в ответ и открыл уже было рот, дабы поздороваться…
– Эй, зеленый! Это ты нашего кока кокнул? Признавайся!
Улыбка медленно сползла у меня с лица. Что за чудовищное и несправедливое обвинение? И… «зеленый»? Типа «молодо-зелено», что ли?
– Я не понял. Ты меня ни с кем не путаешь, служивый?
– Тебя спутаешь! – Матросик панибратски похлопал меня по плечу. – Такая курточка, как у тебя, во всем городе одна. Кто еще такой позор на себя оденет?
Так это он о моем вельвете!
– Не «оденет», а «наденет», грамотей, – пробормотал я рассеянно. – Нормальная куртка… И вообще! Ты с чего взял, что я там… кого-то якобы «кокнул»? С дуба рухнул? С зеленого?
– А кто еще? Я ведь тебя очень хорошо запомнил!
– Ну и я тебя запомнил. Хоть радости мне это и не доставляет, – самообладание постепенно возвращалось ко мне вместе с уверенностью в голосе. – И что дальше?
– Ты в пятницу сюда приходил. Кока искал, я помню. Мы потом в рейс вышли, а ты с судна не выходил!
Похоже, вахтенный немного стушевался из-за того, что я не стал демонстрировать ожидаемую реакцию на его «проницательные» выводы. А нечего наезжать!
– А чего тогда не вломил меня капитану? – продолжал давить я. – Ведь на судне посторонний остался. Это залет, боец! Даже больше скажу – это соучастие в преступлении. Статья УК, между прочим!
– Какая статья? Я… я думал, ты на дискотеке с Толиком зависаешь, ну и решил не вмешиваться.
– Так и было. Зависал.
– Ага! «Зависал». Когда Толик рубанулся за своим прилавком – тебя там и близко не было! И когда он пузыри из носа пускал да дергался, что-то я тебя тоже там, рядом не заметил.
Да уж.
В трюм не пробовал заглянуть? За дверку самой дальней кладовочки?
– А почему это я должен был быть рядом с вашим коком? Я в толпе стоял. С подружкой своей.
– И типа так сошел на берег, что я и не видел? А потом вдруг утром раз – и снова на судне? Интересно это у тебя получается!
Заметил-таки.
Это когда я в зале приставку разглядывал, а он в это время палубу драил. Ковровую.
Я задумчиво рассматривал этого глазастого вундеркинда. И что прикажете с ним делать? Всего-то и хотел – встретиться с местными музыкантами на «Ахтиаре», обговорить ситуацию с моей драгоценной педалькой, а тут – это «всевидящее око»!
Вот незадача.
– Ладно! – вздохнул я. – Сдаюсь. Жесткий ты! И догадливый. Кокнули вашего кока, действительно. Прямо у меня под носом ушата́ли, твоя правда. А я не смог его спасти, хотя знал, что покушение будет именно в тот вечер. Сюда глянь…
И показал ему из внутреннего кармана уголок своего студенческого билета.
Один ведь раз сегодня уже прокатило?
– А ну покажи! – Вахтенный не проникся торжественностью момента и деловито потянулся к моему карману. – Чего у тебя там?
Вот дотошный!
Хотя… молодец, вообще-то. Бдительный… стойкий оловянный солдатик.
Несмотря на зарождающуюся симпатию к добросовестному парню, я быстро перехватил запястье протянутой ко мне руки, вывернул ее ладонью кверху и взял ее на излом, придавливая снизу пястные кости третьего и четвертого пальцев. Классический прием фиксации и сопровождения задержанного.
Вахтенный охнул от неожиданности.
– Нельзя давать документ в руки постороннему, – задушевно шепнул я ему прямо в ухо. – Могу кое-что из него тебе процитировать. Слушай. Оперуполномоченный пятого отдела районного управления Комитета государственной безопасности…
– Понял-понял! Все! Отпусти… те. Пожалуйста.
– А ты хорошо себя будешь вести?
– Да-да! Буду…. хорошо.
Я отпустил.
– Да что ты мне все выкаешь-то? – вспомнил я Салмана. – Прекращай давай. Мы ж с тобой ровесники почти. Да и служаки оба. Просто ты на корабле лямку тянешь, а я в госбезопасности.
– Ага, – выдавил из себя вахтенный, потирая кисть, – лямку…
– Так я пройду? Не болею, клянусь! Опять же – ноги есть свои собственные. Как ты и раньше заметил.
– Так я, это…
– Теперь как я, да?
И как ни в чем не бывало зашагал вверх по трапу.
Черт, забыл!
– Музыканты на борту? – крикнул обернувшись.
– Ага. Так точ… Ну да. На борту!
– А главного как звать?
– Так это… Чингизом кличут.
– Информацию принял. Вольно! – и в три прыжка оказался на судне.
Чингиз.
А ведь что-то я слышал про Чингиза в наших кабачно-музыкальных кругах. Лично, правда, не знаком, но слухами земля полнится. Хотя бы про то, что первая фирменная гитара «Джипсон» в нашем городе появилась именно у Чингиза.
О! Я видел это чудо на центральной танцплощадке «Ивушка» – легкая темно-бордовая сказка с двумя широкими «съемниками», изящным грифом и лаконичными резисторами, врезанными прямо в деку. А звук какой! Никаких приставок не требуется – все внутри. А на гитариста я тогда внимания как-то и не обратил. Шепнули мне, мол, смотри, Чингиз лабает, а я все мимо ушей и пропустил – так был заворожен самим инструментом.
Значит, пришло время встретиться и с владельцем.
По центральному трапу я поднялся в зал. До начала дискотеки и отплытия судна – меньше часа. Гостей еще нет, но музыканты уже копошатся на своем насесте: подстраивают аппаратуру, выставляют направления колонок и мониторов, всячески пытаются ужать вольготно раскинувшегося барабанщика со своей установкой, барабанщик сопротивляется, агрессивно размахивая палочками, – до боли знакомая атмосфера.
