— Гоэрвентел.
Мы снова сидели друг напротив друга, в голове роились десятки вопросов — что, почему, как? Но все они стирались мыслями о Ларе, которого везли в телепортационный комплекс.
Аэромагистраль перед нами была настолько чистой, как будто разом отказали аккумуляторы всех флайсов, а действующими остались только наш и машины сопровождения. Я отметила это автоматически, стараясь не думать о том, что сейчас чувствует Лар. Как им вообще удалось его вытащить из торгового центра, не привлекая к себе внимания? Он ведь никогда не шел к незнакомцам.
Но Наррину я представила ему как бабушку.
Сама отдала его в ее руки. В ее и в руки ее мужа.
Торрет увез его. Наррина сделала для этого все возможное.
Но почему? Зачем?
Вспышки возникающих вопросов приходили и уходили, я же словно выпала из реальности, а вернулась в нее лишь тогда, когда увидела сверкающие в морозном солнце пирамиды Гоэрвентела. Комплекс был действительно огромный, не чета прежнему, а еще ультрасовременный, с сотнями терминалов, способный принимать максимальное количество переходов из разных стран на должном уровне.
Центральная пирамида возвышалась над остальными, стеклянными артериями к ней стекались рукава переходов из других корпусов. Мы, разумеется, садились на выделенную парковку, и все это время Вайдхэн тоже хранил молчание. Стоило дверце флайса пойти ввысь, как я увидела идущего к нам вальцгарда. На руках у него был мой сын: растрепанный, глазки красные, лицо зареванное.
— Лар! — я рванулась к нему, вылетела из флайса.
Расстояние показалось мне слишком большим или наоборот мизерным. Я подлетела к вальцгарду, перехватывая сына из его рук, и, кажется, впервые за все это время вдыхая по-настоящему.
— Мам! Ма-ам! — Лар всхлипнул и снова заревел, к тому же, как всегда во время плача, начал икать. — Они… ик… он-ни сказа… ик.. ли, что я… ик… увифу… папу. И… фто ты к нам … ик… пфидешь.
Твари.
К счастью, мне хватило сил не сказать это вслух.
Я прижала его к себе, гладила по голове и шептала:
— Тише, маленький. Тише. Все хорошо.
Теперь уже вдохи прорывались в грудь, рывками, раз за разом наполняя легкие обжигающе-холодным воздухом, но теперь я, по крайней мере, могла нормально дышать.
— Аврора, пойдем в машину.
Только сейчас я обернулась к Вайдхэну.
— Пойдем, — непривычно мягко для него повторил он. — Сегодня не самая лучшая погода.
— Да. Аномально холодно для Мериужа.
Мне захотелось засмеяться. Или заплакать. Или и то и другое вместе: кто бы вообще мог подумать, у меня чуть не украли сына, а я стою и беседую с Вайдхэном о погоде.
С Вайдхэном! О погоде!
Чтобы не зацикливаться на этой мысли и не сойти с ума окончательно, я кивнула и шагнула к гостеприимно раскрывшему двери флайсу. Когда мы поднялись в воздух, в салоне сразу стало ощутимо теплее — видимо, для Лара. Вот только несмотря на мое присутствие, несмотря на то, что я гладила его по голове, он не переставал плакать. Его трясло, и меня тоже начинало трясти, он то всхлипывал, то захлебывался рыданиями, и теперь меня это пугало чуть ли не больше несостоявшегося похищения.
— Хочешь познакомиться с виари?
Это прозвучало так неожиданно, что я вскинула голову и с недоумением посмотрела на Вайдхэна: у ребенка истерика, он что, с ума сошел?
Но Лар тут же перестал плакать, тоже поднял голову и, растирая глаза кулачками, сказал:
— Хочу!
Глава 19.3
— Лар, — я хотела возмутиться, но потом поняла, что сын перестал плакать вообще. Не только плакать, но даже икать.
— А она кусаесся?
— Нет. Если ее не дразнить. — Это было сказано с улыбкой. — Драконы тоже не кусаются, если их не дразнить.
Почему у меня такое чувство, что последняя фраза была сказана для меня?
— А гладить ее мона?
— Можно.
— А…
— Лар, не приставай, — сказала я. Сын хлопнул длинными ресницами и перевел взгляд на меня, а Вайдхэн сидел и улыбался. Вот зачем он улыбается, спрашивается? Я его таким вообще не представляла, ни разу. Больше того, рядом с тем мужчиной, с которым я столкнулась дважды, у меня бы даже чувства не возникло, что он умеет растягивать губы в улыбке. Сейчас же…
— Мам. Ну мы фе поефем сфофлеть фиави?
Я покосилась на Вайдхэна: его улыбка стала шире. Дракон он, и этим все сказано! А мой сын… у Лара снова задрожали губы, и я решила, что пусть уж лучше смотрит виари, чем снова рыдает.
— Поедем.
Кажется, сейчас можно было расслабиться, облегченно вздохнуть — вот он, мой Лар, у меня на руках, и все хорошо, но теперь уже расслабиться не получалось по другому поводу. Вайдхэн смотрел на меня, удобно устроившись на сиденье напротив, как тот самый дракон, который не кусается, если его не дразнить. Не кусается, конечно, зачем ему кусаться. Он сразу целиком заглатывает, одни сапожки из пасти торчат.
Я бы и хотела его спросить кое о чем, а если быть точной, я о многом хотела его спросить, но не при Ларе же. Поэтому оставалось развлекать сына и делать вид, что меня совершенно не волнует этот лениво-расслабленный прищур хищника.
— Флайфики! — Лар вытянул ручку, рассматривая активное движение за окном. С выделенной линии аэромагистрали они все казались игрушечными, а те немногие, что попадались навстречу, Лара просто не интересовали. Ему нравились крохотные машинки и ленточки аэроэкспрессов. Он пришел в восторг от того, что мы летим выше всех, даже сполз с моих рук и подобрался ближе к окну, чтобы ничего не пропустить.
— Как ты, Аврора?
Сердце сделало странный прыжок и забилось где-то у горла. Я не ожидала, что Вайдхэн задаст такой вопрос, я вообще не ожидала, что он со мной заговорит, особенно в таком тоне. Приказы раздавать у него получалось отлично, а вот что насчет остального…
— Все хорошо, — сдержанно ответила я.
— Все?
Почему он на меня так смотрит, как будто слышит, как у меня сердце собирается на выход с вещами? Хотя, может статься и слышит, у иртханов хороший слух.
— Я прихожу в себя. Этого будет достаточно? — ответила спокойно, стараясь сохранять нейтральный тон.
— Достаточно для чего?
И правда, для чего?
Я не ответила, а он, к счастью, не стал настаивать на продолжении разговора.
В лучах солнца высотка, где располагалась квартира Вайдхэна, казалась стальным монолитом, политым расплавленным золотом. Я-то хорошо помнила это место и эту парковку, а вот Лар впечатал обе ладошки в стекло.
— Мам! Ма-ма! Как высоко!
— Очень высоко, — согласилась я.
