— Что?! — трубку телефона я уже держал на расстоянии от уха, чтобы не оглохнуть.
— Так складывается ситуация и закон в данном случае на моей стороне. Ты тоже не сильно откровенничала о том, что предприняла, чтобы спасти сына и чего добилась.
— Это не твоё дело. Делай то, за что тебе заплачено.
— Конечно. Хотя нет. Иди-ка ты к чёрту, деньги поступят на твой счёт завтра же, за вычетом понесённых мной расходов.
— Как ты со мной разговариваешь?!
— Обычно. — я был спокоен, сталкивался и с более сильными и эмоциональными искателями адвокатской тайны.
— Ты сейчас же ответишь на все мои вопросы. Я купила тебя и пока ты не отработаешь каждую копейку, будешь делать, что я скажу.
— Купить ты можешь интересные предметы в магазине для взрослых. Рабство же в нашей стране, и, как мне известно, на планете запрещено. Как остынешь, перезвони. — я отключил мобильный телефон, так как и моему хладнокровию иногда приходит конец.
Теперь следовало подождать около получаса. Указанный перерыв я с переменным успехом потратил на приготовление кофе и его потребление, даже успел выкурить сигарету. Всё это время телефон надрывался, но это даже хорошо — я давно установил на него одну из любимых композиция Луи Армстронга. В общем и целом, я провёл не самые плохие 30 минут своей жизни, которые прервала смс от Фёдоровой: «Я всё поняла, позвони». Со вздохом я набрал её номер.
— Вячеслав, я всё поняла. — голос Кристы и интонации, которые она использовали, источали мёд. — Пойми и ты меня, я мать, мой сын в тюрьме. Ты же отказываешься что-либо сообщать о том, как продвигается работа по его спасению.
— Кристина, я уже чётко обрисовал тебе ситуация по поводу своих отчётов. Единственное, что я могу тебе сказать, я работаю. А вот ты могла бы поделиться информацией.
— Какой?
— Нашли ли твои костоломы Костина и, если нашли, жив ли он.
— Я не знаю, где он. Если он мёртв, то я к этому не причастна.
— Где его искали?
— В городе, его нигде нет. У моих, как ты их назвал «костоломов», сложилось впечатление, что ему кто-то помогает спрятаться.
— Или они просто не умеют искать.
— Может быть. — я физически ощутил, как ей тяжело сдерживать возникающие на мои комментарии и замечания эмоции.
— Селемякину, надеюсь, твои люди не трогали.
— Они разговаривали с ней, но она ничего нового сообщить не смогла.
— Понятно. У меня больше нет вопросов.
— Зато у меня их множество. — Фёдорова не собиралась успокаиваться.
— Ответов на них нет. Пока нет. Всего доброго, я позвоню, когда возникнет необходимость. — ответил я и отключился.
Вот госпожа Фёдорова и показала себя во всей красе. Ещё при первой встрече у меня сложилось впечатление, что она слишком хорошо играет: не может быть столь милой и вежливой женщина, которая крепко держит в руках и успешно управляет крупным капиталом. Теперь она показала мне своё истинное лицо. Беседа с ней несколько подняла мне настроение — люблю дразнить таких. Кроме того, иногда следует потрафить своему самолюбию, я ведь опять оказался на высоте. Вот только что делать дальше? Жизненный опыт подсказывал, что ничего.
Промаявшись до обеда, я решил, что могу заняться сбором слухов. Как в своё время не постеснялся сказать Станислав Ежи Лец: «Сплетня всегда должна быть немножко неправдой». И это действительно так! Зачастую, именно слухи содержат больше правдивой информации, чем общеизвестная правда. Доказательствами эти «домыслы» не являются, но позволяют определить, в каком направлении работать и на установлении каких конкретно фактов остановится.
Источник мне был известен давно — Лёнечка Моисеев, легенда в журналисткой среде города. Никто не знает, почему этот вечно весёлый толстяк неопределённого возраста (но точно за 50) решил посвятить себя перу. Ходили слухи, а значит это была правда, ещё в советское время он успел закончить физико-математический факультет, и даже получить степень. На этом его научная деятельность закончилась, наступили тяжёлые 90-е, в которые он нашёл себя в качестве репортёра криминалистической хроники. Он был знаком с каждым участковым, каждым оперуполномоченным, каждым следователем, каждым …., просто со всеми. Они были его приятелями, друзьями, некоторые любовницами (если это были женщины) и всегда делились с ним информацией. Налаживанию связей помогали два фактора. Первый, Лёнечка паталогически был лишён журналистских амбиций, для него было ценным являться владельцем информации, но не её распространителем. Редкая черта. У него не было зуда взорвать бомбу, поэтому Моисеев никогда не печатал то опасное, что ему сообщили конфиденциально. При этом своим приятелям и друзьям он мог эту информацию сообщить. Здесь следует перейти ко второму фактору — Лёнечка был всегда пьян. Любитель выпить, он разговаривал, работал и вообще жил только находясь в состоянии лёгкой алкогольной эйфории. Никто и никогда не видел, чтобы он перешёл черту, за которой опьянение перерастает в необратимую стадию «перенедопил». Вероятно, из-за этого он и был всегда весел. Странно, не так давно я познакомился с одним журналистом, иностранцем, так он тоже пил, правда без меры, и журналистских амбиций у него было чересчур.
Итак, я решил встретиться с Моисеевым. Его можно было всегда найти в баре «Трактир на Набережной», где он с 14 до 17 часов, ежедневно наслаждался пивом. Эта традиция сложилась лет десять назад. Журналист стал такой же неотъемлемой частью бара, как барная стойка и тёмное чешское пиво. Не было ни одного дня, чтобы он в означенное время отсутствовал в баре. Для Лёнечки это было удобно, так как желающие поделиться с ним информацией, всегда знали время и место возможной встречи.
Сам я познакомился с журналистом ещё в бытность свою следователем. Несмотря на далёкую от эталонных требований внешность: маленького роста, с брюшком, коротконогий, с большой проплешиной на большой голове, крупными чертами лица, всегда неопрятный Лёнечка пользовался большой популярностью у молодых дам, барышень. Одна из таких после непродолжительного бурного романа, желая удержать у его у себя, написала на Моисеева заявление об изнасиловании. Мне оно и попало. Разбирательство продлилось недолго, молодая нимфа сама отказалась от всех обвинений, но знакомство с журналистом у нас завязалось, периодически мы встречались, правда нечасто. Меня Моисеев интересовал лишь как собеседник, информации я, до сегодняшнего дня, от него никогда не требовал.
Когда я зашёл в бар, на часах было 15.20. Как я и думал, Лёнечка был на месте, занимая большой стол в углу зала. Судя по количеству пустой посуды на столе, стоявшая перед ним кружка пива была не первой и не второй. Я подошёл к стойке, заказал себе тёмного пива, после чего, не чинясь, уселся за стол журналиста. Мне повезло, что Моисеев коротал время в одиночестве.
— Приветствую, Леонид Иванович. — Лёнечкой я называл его только «за глаза», хотя он к своему прозвищу относился спокойно.
— Здравствуя, здравствуй, Слава. Как твои заграничные клиенты? Дело всё ещё находится в суде? Как суд оценивает тот факт, что ты раскрыл информацию, являющуюся адвокатской тайной? — Моисеев имел в виду дело, которое я недавно закончил.
