С Турчиновым он познакомился на исходе 2009 года. Тот тогда уже был известен в узких кругах, хотя и занимал должность простого экономиста на одном из заводов господ Фёдоровых. Но это на заводе, а до этого он был генеральным директором с виду небольшой и неприметной, но для знающих людей очень даже серьёзной фирмы. Турчинов вкладывал деньги других людей, очень больших людей и большие деньги, в проекты, которые обеспечивали неплохую прибыль. Занимался он этим не так давно, так как на тот период не появлялся в сфере интересов Фирсова. Сергея Витальевича не зря считали умным и дельным экономистом, все его клиенты были довольны. Сам он тоже не оставался в накладе. Как понял опер, для достижения своих целей Турчинов активно привлекал сотрудников экономической безопасности. От последних он требовал информацию, много информации: о потенциальных клиентах и их проектах, финансовых возможностях и т. д. Главное же — его интересовало, не попадали или не попадают в сферу интересов правоохранительных органов компании, в которые он инвестировал или собирался инвестировать деньги заказчиков. По сути, проверял контрагентов. Платил хорошо, не щедро, но и не жадно. У Фирсова такой клиент оказался впервые — не требовал отмазать, прикрыть материал, просто информация. Поэтому Егор Юрьевич любой заказ Турчинова выполнял быстро и качественно, надеясь на долговременное сотрудничество. Оно и было таким, пока его не перевели в отдел по борьбе с преступлениями против личности.
В феврале 2010 года Турчинов обратился не совсем с обычной просьбой. Дело в том, что на то время Фирсов работал, в том числе, по антикварам — в городе появилось очень много краденных старинных вещей, подпольных сбытчиков раритетов. Не удивительно, ведь спрос на них был огромен. Поэтому опер знал каждого легального, и, конечно же, нелегального участника этих противозаконных, но очень денежных отношений. Турчинов же хотел лишь найти кортик, прокурорский, тот ещё из старой Советской России. Кортик ему был необходим конкретный, с характерными приметами. Зачем? Турчинов не объяснил, но за работу сразу заплатил 5000 долларов, пообещав в случае успеха ещё 10000. Лучше не придумаешь! Заказчик был уверен, что кортик в городе. Почему? Фирсов объяснений не получил. Ну и что? Деньги всегда деньги. Характерной приметой оружия, которое интересовало Турчинова, являлись царапины на клинке в виде недописанных буквы «Л» или «М», которую хотели сделать красивой, каллиграфической. Хотя недописанной буквой назвать это было сложно, как это отражено в специальной литературе имел место прямолинейная линия, начинающаяся дугой, притом коряво и непрофессионально выполненной. Такие элементы имеются во многих буквах алфавита.
Работа действительно оказалась несложной, Фирсов даже из кабинета не выходил. В тот же день он позвонил всем своим антикварам (как «белым», так и «чёрным») и обозначил задачу. В конце недели у него было уже четыре кортика, все прокурорские. Только один с характерными царапинами, в виде неаккуратной линии, с крючком на конце, снизу. Нашёл его, кстати, бывший коллега Егора Юрьевича, на пенсии увлекающийся коллекционированием холодного оружия. С его слов, кортик он приобрёл года три назад у одной старушки, которая торговала на барахолке. Только ножен к кортику не было, бабуля эта при продаже пояснила, что и не было ножен, потеряны они, якобы. В общем, за 200 долларов Фирсов кортик приобрёл и передал Турчинову, который с ним щедро расплатился. Запомнились тогда оперу характерные царапины.
И вот кортик всплыл и совсем не там, где думалось. Фирсов был уверен, что Турчинов к убийству не причастен. Незачем ему было убивать. Возникал вопрос: когда и кому он передал кортик? И передал ли он его тому человеку, который превратил его в орудие убийства? Зачем передал, если столько заплатил за него? Хоть эти вопросы и мелькали в голове Егора Юрьевича, ничего этого он выяснять не стал. Для чего? В чём интерес? Убийцу можно разыскать и без этой информации. Для этого Фирсов решил привлечь сотрудников отдела по борьбе с наркотиками, только они располагали разветвлённой сетью агентов, «барабанов», которые за дозу или поблажки со стороны закона готовы были дать любую информацию. На убийцу они не укажут, конечно, да этого от них и не требуется. Необходимо, чтобы они указали на круг общения Костомарова, его клиентов, а главное недовольных клиентов. Вот тогда и начнётся настоящая работа. Наркоманы, они ведь по определению слабы, почему и стали рабами «дряни», которая уносит их от реальных проблем в мир грёз.
Старый и опытный опер понимал, гарантии того, что среди этих наркоманов окажется убийца, нет. Но иного направления для работы он не видел, так как один из вариантов (по поводу владельца кортика) был закрыт. Указания Турчинова были поважней каких-то приказов начальства.
6
От предстоящего сегодня судебного заседания я много не ждал, лишь надеялся, что суд прислушается к нашим доводам и всё-таки назначит повторную дактилоскопическую экспертизу. Вне зависимости от того, что скажет Гофман, его заключение составлено с грубыми нарушениями закона. Пессимистический настрой был также вызван состоявшимся вчера судебным заседанием по Сазанову. Как всегда, суд не захотел услышать то, чтобы хотелось. По внешнему виду судей можно было сделать вывод о том, что они слушали. Но и в этом я не уверен. В итоге, кинув кость, ему скостили 9 месяцев. Расхожее выражение «на безрыбье и рак рыба» вряд ли применимо к приговору суда, но Сазанов и этому был рад. Его мать, которая присутствовала в судебном заседании, несмотря на слёзы, тоже была рада, даже благодарила меня. Перспектив по этому делу я больше не видел, но, всё взвесив, решил дойти со своим клиентом до кассационной инстанции.
Итак, с утра я вместе с Плотниковым и Фёдоровым находились в зале суда. Если я вместе со своим коллегой находился в достаточном комфортабельных условиях, за столом и в кресле, то Степан опять находился в стеклянном ящике, иначе называемом «клетка», в которой скамья присутствовала, но стола не было. Плотников был в хорошем настроении, по его словам, готовился размазать эксперта по стенке. В этом я его не понимал: доказательства ущербности экспертизы у нас были, суд их тоже увидел. Ежу понятно, что необходимо назначать и проводить новую, топтать эксперта в этой ситуации не было смысла. Но и Плотников, и, видимо, суд придерживались иного мнения. После пятнадцатиминутной бесполезной говорильни, целью которой было убедить всех, что процедура соблюдена, права и обязанности всем разъяснены, суд приступил к делу. Никогда не видел взаимосвязи между этим действием и приговором. Эксперта, который явился, пригласили в зал суда, после чего ещё пять минут мучили всех новым разъяснениями, теперь уже его прав, а также грозили карами, если он даст заведомо ложные показания. Несмотря на то, что именно мы ходатайствовали о вызове эксперта, суд предложил начать его допрос прокурору. Это было новое лицо в данном процессе, на самом же деле один из самых опытных государственных обвинителей региональной прокуратуры — Сапун Юрий Кириллович. С ним в суде сталкивался и я, и мой коллега, это был серьёзный противник, с несколько смещённым нравственным ориентиром. Главным его принципом являлось — если человек оказался на скамье подсудимых, он виноват. Иного варианта нет. Возможно, Сапун таким уже родился, я же склонялся к тому, что это профессиональная деформация. Действия суда возмутили Плотникова, благодаря этому мы 15 минут слушали его речь, в которой он указывал на все возможные нарушения, которые смог выдумать. Уверен, присутствующая в зале суда Кристина Фёдорова, была им довольна. Мне же было просто скучно, время шло, а ничего полезного мы не сделали. Судебная коллегия также со скучающим видом выслушала нашего оратора, после чего председательствующий отдал эксперта на растерзание стороне защиты. Хотя какая разница, кто первый задаёт вопросы, мы же всё равно их зададим. До начала этого театрального представления, которым по сути является каждое судебное заседание, мы с Плотниковым договорились, что допрос начну я, но он в своём боевом задоре решил не останавливаться, прямо как бешенный носорог, поэтому сначала я просто спокойно сидел и слушал.
