— Фирсов? Он-то тут причём? Получается, сначала он приобретает кинжал, затем тот переходит новому владельцу — Турчинову. Эти две персоны связаны между собой?
— Вячеслав, ты меня слушал? Я же сказал, что Турчинов связан с многими правоохранителями и всегда обладает нужной информацией. Допускаю, что за мзду Фирсов снабжает его нужными сведениями.
— Сведениями? Какими? Что может интересовать финансиста в делах об убийствах?
— Это сейчас Фирсов работает в отделе по борьбе с преступлениями против личности, а тогда… — Самсонов выдержал паузу, — тогда он трудился в отделе по борьбе с экономической преступностью. Сам понимаешь, он обладал нужной информацией.
— Ясно. Что он за человек?
— Дрянной, и не человек. Так, человечишка. Деньги любит больше, чем жизнь. Информацией торговал, может, и сейчас торгует. Уверен, перевод в другой отдел он воспринял как личную трагедию планетарного масштаба.
— С этим всё понятно. Кстати, именно Фирсов обработал Селемякину.
— Неудивительно, подход к людям он найти умеет.
— Думаешь, Фирсов замешан?
— Не знаю. Сам бы он действовать не стал. Если только у кого на подхвате.
— У Турчинова?
— Может быть.
— Ладно, копни в глубь истории этого кортика, может это как-то связано с нашим делом.
— Хорошо. Что ещё? Ты разговаривал с любительницей фотографии?
— Нет, только созвонился. — со вздохом ответил я. — Встречу с ней я запомню надолго. По планам следующее: поговорите с сожительницей Костина, может выведет на него. И выясни, историю кортика. Главное, найди Костина. Кстати, Селемякина рассказала мне, что видела Фёдорова в день убийства у их дома, около 13 часов. И он приехал на чёрном мерседесе. Проверь, может это и правда.
— Хорошо. А сам ты чем собираешься заняться?
— Хочу встретиться с Турчиновым, есть у меня к нему вопросы.
— Что-то ещё знаешь?
— Фёдор Петрович, не ты один умеешь добывать интересные сведения. — не стал я раскрывать всех карт старому оперу.
— Вячеслав, если Селемякина видела Фёдорова, то, может быть, зря мы так надрываемся. Получается, он реальный убийца.
— Петрович, мы с тобой обсуждали этот вопрос. Статус убийцы он приобретёт только при наличии доказательств, которых сейчас нет.
— Если мы их добудем.
— А мы не можем этого сделать, даже если они у нас будут. — я ухмыльнулся.
— Как это?
— Очень просто. Адвокат не вправе заниматься сбором доказательств. Мы можем что-то найти и принести следователю или суду, а те сами решают, имеет это отношение к делу или нет. Поэтому я смело могу отдать им то, что считаю нужным, остальное оставить. Никто не заставит меня раскрыть карты, если я этого не захочу.
— Тогда преступник может уйти от ответственности.
— Может, но я защитник, а не обвинитель. Эту тему мы с тобой уже обсуждали.
— В таком случае всё? — Самсонов ставил точку в разговоре, хотя было видно, что он недоволен, его взгляд на этот вопрос был полностью противоположным. Что ж, каждому своё.
— Да. Пойду я.
Мы распрощались, после чего я направился домой, решив сделать перерыв на день-два: следовало обдумать всё, переварить и спланировать.
9
10 февраля 2020 года, у здания суда.
Сергей Иосифович Гофман вышел из зала суда и покинул храм правосудия в расстроенных чувствах. Из равновесия его вывело не то, что он выглядел полным дураком перед судом (всякое в жизни случается, перед начальством бывает приходится из себя такого идиота изображать, что диву даешься), не то, что наружу вылезли очевидные нарушения закона при проведении им экспертизы и подготовке заключения (такое было возможно, он был к этому готов), даже не то, что в ближайшей перспективе его ждали проблемы на работе, а, возможно, и увольнение, а то, что его предали. Это ощущение и непонимание причин такого поведения Семёнова, которого он считал другом, для Гофмана было нестерпимым. Ещё в войну он отличался тем, что никогда не скрывался от опасности. Сейчас такой опасностью для него являлась потеря друга, поэтому, не откладывая дело в долгий ящик, он позвонил Семёнову и назначил ему встречу в городском парке на Набережной. Со следователем Гофман хотел поговорить наедине, чтобы их никто не побеспокоил и, главное, не прервал разговор, который был очень важен для эксперта
Уже через полчаса Гофман был на месте и, пройдя в глубь парка, занял скамейку, со всех сторон окружённую кустарником. Ещё с войны Сергей Иосифович боялся открытых пространств, признавал это, но ничего с собой поделать не мог. Семёнов подошёл минут через десять. С беспокойством посмотрев на эксперта, он приветственно кивнул ему, уселся рядом и сразу же начал:
— Сергей, что случилось? Из-за чего такая спешка?
— Случилось? — переспросил Гофман и продолжил. — Случилось то, что сейчас мне предстоит решить: отказаться от друга или нет, предал он меня или нет, грубо использовал в своих целях или нет.
— Что? Ты чего? — растерянно посмотрел на друга Семёнов.
— Сегодня меня допрашивали в суде по поводу экспертизы по делу об убийстве Костомарова. — говорил Гофман спокойно, даже монотонно. — Исключение из правила произошло, один из адвокатов Фёдорова увидел то, чего мы и опасались: и то, что я не все образцы исследовал, и то, что экспертиза направлена только против его клиента.
— Ты пострадаешь? Серьёзно?
— Не в этом дело. — на лице эксперта явно была вида досада.
— В чём же тогда?
— В том, что после судебного заседания я невольно услышал беседу этих адвокатов и содержание их беседы мне не понравилось.
— Чем?
— Тем, что один логично обосновал другому — без экспертизы дело может развалиться, а их клиент может быть и не виноват. Моё заключение было отсекающим Фёдорова от других подозреваемых, которых может быть множество исходя из количества следов, изъятых с места происшествия. Мало того, один из них, Талызин, рассказал: как ты допрашивал свидетельницу Селемякину и, это главное, что она действительно тебе говорила. Талызин разговаривал с ней, и она рассказала, что не видела Фёдорова в тот день. Понимаешь, не видела!
— Он просто отмазывает своего клиента, а свидетелю заплатили.
— Нет. Во-первых, это было бы глупо, так как её уже допросили в суде, где она сказала тоже самое, что и адвокату. Суд ей не поверил, а Талызин к её словам прислушался. Во-вторых, я наслышан о Талызине, он не будет заниматься такими делами. Плотников, может быть, допускаю, но не Талызин.
— Ну переборщил я со свидетелем, что сделаешь.
— Это меня тоже мало интересует: у каждого из нас есть профессиональные хитрости. То, что иногда необходимо надавить, схитрить — общая черта практически всех специальностей. Без этого не выжить.
