– Они никогда не говорили принять таблетки, просто запихивали их в глотку, – вспоминала Полянская. – Я не спрашивала, что они мне дают
[182].
После войны она узнала, что бесплодна, потому что ее яичники остановились в развитии. Она пришла к выводу, что эксперименты Капезиуса были либо попыткой стерилизации, либо проверкой противозачаточного на раннем этапе разработки; она назвала его «ядом Bayer».
Глава 9. Запах
Как ни странно, даже в таком ужасном месте, как Освенцим, эсэсовцы изо всех сил старались создать для себя некое подобие нормальной жизни. Для некоторых это подразумевало переезд семьи. Комендант Рудольф Хёсс жил с женой и пятью детьми в лепном доме, окруженном белым заборчиком. В саду росли густые красноватые кусты и бегонии в нежно-голубых ящиках. После войны Хёсс вспоминал время в мирном домике: «Чего бы не захотели мои жена и дети, их желания исполнялись. Дети жили спокойно и свободно. Сад жены был настоящим цветочным раем. <…> Детям особенно нравились те [заключенные], что работали в саду. У меня вся семья очень любила ухаживать за растениями и животными. Мы каждое воскресенье совершали променад через поля, чтобы навестить лошадок, и каждый раз обязательно надо было сходить к собачкам. У нас было две лошади и жеребенок, за ними прекрасно ухаживали. Дети держали зверушек, которых заключенные все время им приносили, в саду. Черепахи, куницы, кошки, ящерицы: всегда было что-то новое и интересное. Летом дети плескались в лягушатнике в саду или в [речке] Соле. Но больше всего они радовались, когда я купался с ними. К сожалению, у меня было мало времени на детские забавы»
[183].
– Я не знала, что прямо по соседству происходило такое, – рассказала одна из его дочерей, Ингебригитт Ханна Хёсс в интервью журналу Stern в 2015 году (ей было шесть, когда семья переехала в Освенцим). – Я никогда не спрашивала, почему нас окружали смотровые башни и колючая проволока. В 9–10 лет голова забита совсем другим, у меня никаких вопросов не возникало
[184].
В Освенциме для эсэсовцев были немецкий детский сад и начальная школа, футбольное поле, продуктовый магазин, фотолаборатория, театр, библиотека, бассейн, симфонический оркестр, в котором играли заключенные. Многие эсэсовцы вступали в спортивные клубы. Они нахваливали вечеринки, которые устраивали на Рождество. Был бордель из узниц под названием «Пышка», его посещали эсэсовцы и некоторые капо. В попытке поддержать фасад нормальности эсэсовцы установили светофоры и соблюдали правила дорожного движения. Случаи нарушения – превышение скорости, проезд на красный свет – рассматривались в эсэсовском транспортном суде
[185]. (Менгеле получил штраф вскоре после прибытия в лагерь, что неодобрительно указано в его эсэсовских документах
[186].)
Хёсс был не единственным, чья семья переехала. Как и многие другие доктор Вернер Рёде растил дочь в Освенциме пока его не перевели в Эльзас. Доктор Хорст Фишер, стоматолог Вилли Франк, лейтенант СС Эрнст Шольц были в числе тех, кто привез с собой жену и детей. Гертруда, жена лейтенанта Роланда Альберта, жила в Освенциме и работала в начальной школе, обучая детей офицеров. В Освенциме родился их сын.
– Мы разбили огород, – вспоминал Альберт, – у нас были пчелы, росли цветы, мы ходили на охоту и рыбалку, пили кофе после обеда, праздновали дни рождения, устраивали рождественские вечеринки с комендантом Хёссом, а дети читали рождественские стихи
[187].
Сам Альберт в свободное от службы время преподавал в школе религию, чем он и занимался до начала войны.
Менгеле не стал перемещать жену Ирен в лагерь, решив, что ей будет безопаснее остаться на юге Германии, в Фрайбурге. Но Ирен приезжала его навестить. Впервые она приехала к мужу в августе 1943 года. Из-за карантина (в лагере бушевал тиф) ей пришлось задержаться дольше запланированного.
– Чем это воняет? – как-то спросила Ирен.
– Лучше не спрашивай, – ответил Менгеле
[188].
Доктор Гизела Бём описала это как «вездесущий сладковатый запах сожженных человеческих тел, который невидимо проникал повсюду, как будто труп был внутри каждого»
[189].
Второй визит Ирен пришелся на жаркий август 1944 года. Она снова поселилась в эсэсовском бараке на территории лагеря. Согласно ее дневнику, первые три недели Ирен собирала ягоды и принимала ванны. Также она посетила Солахютте, рекреационный эсэсовский лагерь в 29 км к югу от Освенцима на реке Соле. (В 2007 году был обнаружен фотоальбом адъютанта Карла Хёкера, и увидевших его поразили фотографии эсэсовцев, отдыхающих в Солахютте: они зажигали рождественские свечи, распевали песни, загорали, в общем, наслаждались жизнью, как и полагается солдату в отпуске во время войны).
И во второй раз Ирен чувствовала странный «сладковатый запах», который заметила в прошлом году. Она совершенно не сомневалась, что Освенцим, окруженный колючей проволокой и смотровыми вышками, был концентрационным лагерем. Находясь в эсэсовском бараке, она написала в дневнике: «было отлично видно приходящие поезда». Незадолго до отъезда, запланированного на 11 сентября, Ирен слегла с дифтерией. Следующие шесть недель она провела в лагерных клиниках, постоянно перемещаясь из-за воздушных атак. Тогда они познакомились с Капезиусом; аптекарь убедил Менгеле, что его жена – приоритетный пациент, и ей необходимы жаропонижающее и успокоительное. Когда Ирен наконец выписали 18 октября, она перебралась в более современные апартаменты в бараке эсэсовских врачей. В дневнике она написала, что чувствовала себя «как во втором медовом месяце»
[190].
Капезиус решил не перевозить Фритци и дочек в Освенцим. Он держался за нормальность по-своему, иногда уезжая на выходные в поместье неподалеку, принадлежащее паре этнических немцев из Румынии, Гансу и Хильдегарде Штоффелям. Капезиус и Ганс Штоффель познакомились в 1935 году, когда вложились в пару апартаментов в Бухаресте
[191]. Штоффель присоединился к немецкой армии. Маленькое имение в Пшецишуве, в 14,4 км от Освенцима в Бескидских горах, раньше принадлежало польской семье, но стало частью программы перераспределения имущества поляков и евреев среди этнических немцев, которые с самого начала поддерживали фашистское движение у себя на родине. В Берлине рассчитывали, что раздача земель обеспечит пылкую поддержку рейха со стороны местных этнических немцев. Штоффели дружили с капитаном Фрицем Фабрициусом, основателем румынского ответвления нацистской партии – Национал-социалистического движения самопомощи немцам – и жестким проводником нацизма. И Фабрициус, и Штоффели получили обширные угодья, идеально подходящие для охоты
[192]. Штоффели переехали в новый дом в октябре 1943 года; вскоре после этого их имение превратилось в место сборищ выходного дня для некоторых эсэсовцев из Освенцима.
