На второй неделе января Farben отправила домой немецких сотрудников. В субботу, 13 января, союзники сбросили 96 бомб на Моновиц; атака длилась 15 минут без перерыва. Это означало, что эвакуация прошла вовремя. Несколько ключевых сотрудников еще оставались и следили за уничтожением документов и разрушением производства, чтобы русские не смогли им воспользоваться.
Капезиус и его коллеги тем временем тоже готовились к отъезду. У каждого были свои приоритеты. Менгеле, например, пришел к врачам-евреям и объявил, что все что можно взять с собой, необходимо срочно собрать, в том числе его столик для препарирования. Затем он зашел в кабинет антрополога (заключенной) доктора Мартины Пузыны. Именно там с сотен близнецов снимали мерки, и оттуда их отправляли на медицинские пытки.
– Он пришел в мой кабинет ничего не сказав, – рассказывала врач. – Взял мои документы, положил их в коробки и вынес на улицу, где его ждала машина
[250].
Большинство остальных эсесовских врачей, как в агонии, яростно уничтожали документы о проведенных экспериментах. Капезиус же старался собрать как можно больше золота. Его главный помощник Сикорский заметил, что в аптеке «стояли чемоданы, набитые зубами». В эти безумные последние дни Капезиус удивил Сикорского:
– Ты заключенный, а я – офицер СС. Через два месяца все может быть наоборот
[251].
Сикорский ничего ему не ответил. Когда он проверил чемоданы, «золота в них уже не было»
[252].
Капезиус уговаривал друзей, Штоффелей, бежать на запад. Он рассказал, что немецкая армия на востоке уже отступает. Во время сильной метели 15 января Штоффели отправились в Бальд-Тёльц в Баварии
[253]. Капезиус бежал из лагеря через три дня, 18 января, вместе с четырьмя ассистентками-заключенными, в том числе с Евой Ситрон-Бард. Они отправились в Водзислав-Слёнски, средневековый город на юге Польши, прямо на границе с Чехословакией. Там, по словам Капезиуса, он оставил Еву и двух других девушек на ткацкой фабрике, где они снова стали заключенными работницами
[254]. Целью аптекаря было добраться до Маутхаузена, крупного концлагеря в 19,3 км от австрийского города Линца, куда его перевели на службу. Герхард Герберт, эсэсовский аптекарь из Освенцима, был переведен туда месяцем раньше.
– Он работал там до самого конца, – позже утверждал Капезиус. – Я ничего не делал в Маутхаузене
[255].
Документы не указывают сколько именно времени он там провел, но известно что в апреле (или раньше) он уехал в Берлин, где вышел на службу на Центральную медицинскую станцию
[256].
Несмотря на отчаянные последние попытки скрыть следы преступлений, «окончательное решение» в Освенциме воплощалось с таким размахом, что нацисты были просто не в состоянии уничтожить все улики перед бегством. Продвижение Красной армии к середине января продолжалось. Люди, которые еще были в лагере, слышали, как русская артиллерия непрерывно била по ослабевшим немецким войскам. Нацисты не сомневались, что русские потерявшие миллионы солдат, и их военнопленные, к которым относились не лучше, чем к евреям, будут жестоко мстить. Эти опасения были настолько серьезны, что оставшимся эсэсовцам приходилось выбирать: сохранить свою собственную шкуру или выполнять указание Гиммлера уничтожить все улики их преступлений. Оставшиеся в лагере эсэсовцы рано утром 19 января разбудили заключенных и отправили их собирать трупы, пролежавшие уже больше недели. Днем эти же узники вытащили из хранилища «Канада» все, что могли унести – там были сотни чемоданов, которые даже не обыскивали на предмет драгоценностей. А ночью эсэсовцы подожгли трупы и склад
[257].
Когда Красная армия вошла на территорию лагеря 27 января, бойцы обнаружили около 600 незахороненных тел и почти 15 тыс. заключенных. Они были слишком больны, чтобы проделать путь на запад. Даже закаленные русские солдаты были потрясены видом полумертвых, похожих на зомби, тощих, как скелеты, заключенных. В первые дни после освобождения сотни погибли из-за недоедания и болезней. В Моновице почти половина из 800 брошенных там узников погибла в течение этих нескольких дней
[258].
В «Канаде» русские нашли жуткие, леденящие кровь свидетельства преступлений, совершенных в Освенциме: 837 тыс. женских платьев, 370 тыс. мужских костюмов, 44 тыс. пар ботинок и почти 8 тонн волос
[259].
Когда до штаб-квартиры Farben во Франкфурте дошли вести, что русские взяли Моновиц, Фриц тер Меер, министр вооруженных сил и директор Farben, приказал уничтожить все бумаги компании
[260]. В Освенциме оставалось слишком много вещественных доказательств, которые также необходимо было ликвидировать. В панике сотрудниками была выброшена сотня (!) тонн документов, прямо из окон, в большой двор. Часть бумаг сожгли в огромных кострах, часть вывезли грузовиками в ближайшее хранилище Рейхсбанка
[261].
Несмотря на попытки нацистов скрыть преступления, союзники захватили штаб Farben, где также было хранилище, полное документов. Но это было не единственное место, где оставались архивы компании, содержащие ключевую информацию. В Людвигсхафене англичане и американцы обнаружили важнейшие документы закопанными в ближайшем лесу. Farben не успела также разрушить свою продвинутую химическую лабораторию в Оппау, и союзники перевезли ее в Англию на экспертизу
[262].
