Капезиус был доволен уже тем, что запустил процесс приближения к денацификации: 12 февраля 1947 года было открыто слушание по его делу в Министерстве политического освобождения в Вютермберг-Бадене. Людвигсбургский прокурор поделился восьмистраничным резюме по делу против Капезиуса с армией США. В резюме перечислялись обвинения против Капезиуса, такие, как сокрытие службы в Ваффен-СС и ранга. Об Освенциме – ни слова.
Второго мая общественный прокурор шокировал Капезиуса обвинительным актом (Klageschrift): ему было предъявлено обвинение самой серьезной категории – в тяжких преступлениях. Это могло караться смертной казнью. Хоть обвинение и оказалось неожиданностью для Капезиуса, он несколько успокоился, прочитав резюме прокурорского расследования; категория обвиняемого в тяжком преступлении была ему присвоена автоматически ввиду принадлежности к СС и чина
[311]. На самом деле, обвинительный акт гласил: «Предположительно его деятельность подпадает под какую-либо статью из категории [тяжкие преступления], но вина не является доказанной»
[312].
Капезиус сразу понял, что делать. Он сам изложил суть в письме прокурору четыре месяца назад. Двенадцатого мая, всего через 10 дней после обвинения, он составил в свою защиту письмо на четырех страницах машинописного текста. Это была более ясная и детальная версия предыдущего послания. Из него ясно следовало, как основательно Капезиус подковался в законодательстве за почти 2 года англо-американского заключения. Иногда его тон скорее походил на тон юриста, нежели аптекаря: например, он ссылался на Статью 39, пункт 3 закона о денацификации как оправдательную, поскольку она «касается всякого, кто был принужден к оказанию медицинских услуг».
Капезиус сосредоточился на конкретном параграфе, защищающем военных преступников, и настаивал, что закон на него не распространяется, так как он этнический немец, но румын. Он подчеркнул, что не вызывался на службу в Ваффен-СС добровольно, а был призван. Ему впервые удалось выстроить достойный аргумент: из-за ограниченной коммуникации в его родной Румынии он ничего не знал о преступной природе СС, когда стал членом организации. И добавил (без каких-либо подтверждений), что «по причине расы» не имел права служить в СС-Тотенкопф, элитных отрядах СС «Мертвая голова», управлявших лагерями смерти
[313].
Более того, он утверждал, что повышение в ноябре 1944 года в чин штурмбанфюрера было не наградой за «преданную службу», а всего лишь автоматическим продвижением, которое нацисты предусматривали для всех румынских этнических немцев, как компенсацию за потерю собственности и сбережений в результате переворота в Румынии против Третьего рейха ранее в том же году. Это повышение было, как «транквилизатор» для него, потерявшего семью за линией фронта коммунистов.
Он рассказал, что американцы допросили его в Дахау, и «оправдали» по всем пунктам. Капезиус очень постарался донести до суда, что вырос в мультикультурном обществе и поэтому симпатизировал людям любых национальностей и мнений. В неуклюжих попытках преуменьшить вину приводил примеры, как он учился или работал под руководством евреев. Описывая учебу в Венском университете, он отметил, что получил хорошие оценки и отзывы от научного руководителя, профессора доктора Рихарда Вазицки. «С 1938 года доктор Вазицки преподает в Америке. Он покинул Вену, потому что его жена попадала под “Нюрнбергский закон”». И «аполитичная природа [их] работы» в Farben подтверждалась докторами Алехандро Бардену (прежняя фамилия – Ротбарт) и Морицом Шеерером, они оба «были вынуждены покинуть фирму [в 1939 году] <…> из-за Нюрнбергского закона»
[314]. Капезиус, разумеется, не упомянул, что не знал, где тогда находились Бардену и Шеерер. Они, румынские евреи, скорее всего подверглись массовой депортации и оказались в Освенциме в 1944 году.
Всячески выпячивая свои добродетели, Капезиус говорил, что не только был воспитан в лютеранстве, но и оставался добрым верующим христианином всю войну. И чувствовал связь с церковью, как он говорил, даже если не ходил по воскресеньям к мессе. И отметил, что все трое его дочерей крещены.
Несмотря на обилие деталей, он по-прежнему не указал, чем занимался на службе в СС. Было очевидно, что Капезиус аптекарь, но он избегал упоминания места, где работал в военные годы. Он не собирался говорить об Освенциме, если его не спросят об этом напрямую
[315].
Капезиус в очередной раз отправил свои Persilscheins. Было письмо от доктора Коха, в котором он описывал добрый характер аптекаря и его хорошие отношения с бывшими коллегами по Farben, которые были евреями
[316].
Через 10 дней после подробного изложения своей защиты он оказался перед коллегией из пяти немецких судей. Капезиус представлял сам себя, без адвоката, и твердо придерживался созданной им истории. И, как ни странно, никто не спросил, чем он занимался весь 1944 год. Поэтому он мог спокойно говорить, что работал на «Центральной медицинской станции»
[317]. В тот же вечер судьи вынесли вердикт: невиновен. Капезиус был в восторге, что все его аргументы были приняты без вопросов
[318]. Судьи решили, что он был хорошим лютеранином, который присоединился к СС только потому, что был обязан по закону, и что он не занимался ничем кроме медицинских услуг. Он полагал, что этот вердикт означает его скорое освобождение и сертификат денацификации, после чего наконец можно будет начать жизнь заново. Прошло пять недель и 30 июня капитан Джон Остин представил в американскую армию решение немецкого трибунала
[319].
