Когда 2 августа 1947 года Капезиус был освобожден из Людвигсбурга, он был уверен, что эта глава его жизни – двухлетняя эпопея с союзниками – наконец закрыта
[320]. И он был прав, с американцами и англичанами проблем больше не было. Но в тот же день его потревожили распоряжением Министерства политического освобождения. Это был квази-судебный орган в Германии, созданный союзниками, для наблюдения за нацистскими расследованиями. У министерства были полномочия обыкновенной апелляционной коллегии: право оспаривать решения трибунала
[321]. Именно это они и сделали, опровергнув оправдание аптекаря. В новом постановлении поднимался вопрос: действительно ли он подпадает под исключение «оказания медицинских услуг на условиях принуждения». В соответствии с разъяснением суда, это применимо, если «врач, не будучи членом преступной организации, по приказу и под угрозой силы был вынужден проводить медицинские осмотры». В Министерстве политического освобождения полагали, что Капезиус «был призван в Ваффен-СС не для медицинской практики, а для военной службы».
Его дело было направлено для слушания новым судом, которому министерство рекомендовало «запросить оправдательные материалы относительно его политической ориентации. При отсутствии таковых, ввиду его произведения в чин штурмбанфюрера есть основания полагать, что он может подозреваться в совершении тяжких преступлений»
[322].
Конечно, он на свободе, но как же ему не повезло! Завершение этой военной главы казалось таким близким, но ему предстоял еще один раунд споров и борьбы.
Глава 15. Никто ничего не знал
Пока Капезиус был поглощен переговорами с союзниками и процессом денацификации, уже через несколько дней после своего освобождения он с огромным удивлением узнал, что его проблемы с законом даже в сравнение не идут с тем, что испытывают руководители его довоенного работодателя, I. G. Farben. Капезиус оказался на свободе как раз вовремя, чтобы следить за шестым из главных судебных разбирательств военных преступлений: начинался Нюрнбергский процесс. Соединенные Штаты Америки против Карла Крауха и других
[323].
Вопрос «что делать с Farben» висел над Америкой, Великобританией и Россией как дамоклов меч, постоянно велись напряженные дебаты. Это была четвертая по величине компания во всем мире, практически единственный поставщик препаратов нацистам, получавший от этого прибыль. Защитники Farben, которых было немало, утверждали, что компания была оплотом науки и изобретательства, и что наказывать ученых за преступления нацистов было бы нелепо. Некоторые англичане и американцы им сочувствовали. Громкое меньшинство усложняло проблему, утверждая, что стремление к восстановлению справедливости в первых судебных разбирательствах к 1947 году открыло дорогу еврейской «мстительности»
[324]. Джон Ранкин, республиканец и конгрессмен из Миссисипи, назвал затянувшийся фарбеновский суд «позором», и добавил, что в то время, как «остальные страны умыли руки и прекратили участие в этих сатурналиях, расовое меньшинство через 2,5 года после окончания войны сидит в Нюрнберге и не только вешает немецких солдат, но и судит немецких бизнесменов от имени Соединенных Штатов»
[325].
Однако те, кто изучил историю Farben и понимал, насколько важную роль она играла в войне, знали, что представление компании в хоть сколько-нибудь невинном свете было бы, в лучшем случае сокрытием преступлений, в худшем – обманом. Бригадный генерал Телфорд Тейлор, заменивший судью Верховного суда Роберта Джексона на посту Главного прокурора США по военным преступлениям, был резок: начальники Farben были «колдунами, которые претворили кошмар “Main Kampf” в жизнь»
[326].
Годом ранее генерал Дуайт Эйзенхауэр заказал отчет, который доказывал, что Farben была совершенно незаменима для нацистов, а посему каждое предприятие, занятое в изготовлении военной продукции, должно быть уничтожено, а каждое из оставшихся – изъято и разделено между победителями. Вопрос исполнения этой задачи обсуждался в то же время, что шли суды.
Двадцати четырем руководителям предъявили обвинения в 60-страничном акте, включая «ведение войны на стороне агрессора», «грабеж и разграбление», «рабство и массовые убийства»
[327]. Обвиняемыми были председатель Farben Карл Краух, а также Фриц тер Меер, Отто Амброс, Генрих Бютефиш, Кристиан Шнайдер и Вальтер Дюррфельд, все – директора, участвующие в управлении Моновицем. На скамье подсудимых также находились Генрих Хёрляйн, Вильгельм Манн и доктор Карл Вустер, химики, возглавляющие Degesch, производившего циклон Б (Манн был председателем компании в военные годы).
Первый день заседания был назначен на 27 августа 1946 года. В том же зале на втором этаже, в котором годом ранее разворачивались драматичные события основного Нюрнбергского суда над высокопоставленными нацистами. Карл Краух, удостоенный Железного креста за преданную службу Третьему рейху (награда вручалась ему лично Гитлером), оказался на месте, где раньше сидел Герман Геринг. На заседании присутствовали трое известных американских судей
[328]. Все 300 зрительских мест были забиты, в галерее для прессы было яблоку негде упасть. Ставки были высоки, ведь обвиняемых могла ждать смертная казнь.
