Капезиус снова замолчал и попытался вернуть самообладание. Только что сказав, что он не знал Перл, теперь он клялся, что «ничего у нее не отбирал. Я точно знаю, что никогда ничего не забирал у заключенных, к тому же часы для личного пользования». Он все отрицал.
– Я никогда не участвовал в отборе на платформе Биркенау, – утверждал он. – Бывало, что я видел на платформе заключенных, как я уже говорил, когда приезжал за чемоданами. Иногда я оказывался там во время проведения отбора и издалека слышал приказы «налево» и «направо». Но сам я никогда в этом не участвовал
[401].
Затем Капезиус изложил главные аргументы защиты: он всеми силами сопротивлялся приказу проводить отбор на платформе Биркенау.
– Да, доктор Виртс сказал, что я тоже должен принимать участие в отборе. Это было, если память мне не изменяет, в конце лета 1944 года. Я помню, он объяснил эту необходимость тем, что все завалены работой, не хватает рук [потому что в лагерь привозили сотни тысяч евреев из Венгрии]. Когда я пояснил доктору Виртсу, что не хочу в этом участвовать, и это не часть моей работы, он разозлился и сказал, что он здесь верховный судья, может в любой момент меня пристрелить и ему ничего не будет. Я не стал настаивать на своем, потому что боялся быть убитым. Отношения у нас были не очень, еще и потому что я не участвовал в пьянках, которые устраивали эсэсовцы. Я ездил со всеми в Брикенау, но мне всегда удавалось улизнуть. Все свое время я посвящал медикаментам
[402].
– Доктор Капезиус, мне сложно поверить вашим словам, – ответил Кюглер. – Раньше вы говорили, что чемоданы с медикаментами выдавались офицером в форме. И, раз ваша помощь требовалась на платформе в связи с прибытием огромного количества заключенных, сложно представить, что вам удалось избежать судьбы ваших коллег-врачей. Как вы это объясните?
– Здесь нет противоречия, – поспешил ответить Капезиус. – Некоторых врачей работа в лагере, в том числе обязанность проводить отбор, вгоняла в депрессию, и они начинали много пить. Они были готовы на все ради бутылки шнапса. Вот я и давал им алкоголь в качестве взяток.
– Можете назвать этих врачей?
– Даже одного имени не вспомню. Возможно, доктор Рёде или доктор Менгеле. У кого-то из них была широкая грудная клетка, такой высокий мужчина, просто великан.
(Капезиус в очередной раз противоречил сам себе: позже он сказал, что рост Менгеле составлял 162 см, на 8 см ниже его – это явно не «великан»).
– Как часто вы это делали? – продолжал Кюглер.
– Доктор Виртс только один раз сказал мне участвовать в отборе. Другие врачи часто получали от меня шнапс. Я сделал это [дал алкоголь как взятку], чтобы откупиться от участия в отборе. Сказал доктору о том, что не смогу принять в этом участие и что он должен меня заменить, а если он это сделает, получит от меня бутылку шнапса.
Кюглер сменил тему.
– Циклон Б был как-то связан с вашими обязанностями?
– Нет, – ответил Капезиус без секунды задержки.
Кюглер достал несколько бумаг. Это были показания Игнация Голика, политического заключенного, который был в Освенциме чуть ли не с самого начала. Голик был капо и к приезду Капезиуса давно работал в эсэсовской клинике. По его словам, Капезиус отвечал за сохранность циклона Б (и его содержание в кладовой аптеке), и Голик часто помогал эсэсовцам загружать канистры яда в машину, поставляющую их в газовые камеры.
Создалось впечатление, что Капезиус не раз тренировался отвечать «нет» на этот вопрос, чувствуя, что избежать его не удастся.
– Я не работал с циклоном Б. Более того, я даже не использовал его в целях очистки бараков. Я слышал, что ядовитый газ хранился в бункере. Из рассказов и слухов я со временем узнал, что циклон Б использовался для умерщвления заключенных. <…> Могу сказать только то, что уже сказал: находясь в Освенциме, в 1944 году, я никак не был связан с циклоном Б
[403].
Далее Кюглер спросил, что Капезиус скажет в ответ на слова его главного помощника, заключенного Фрица Петера Штрауха. Он тоже рассказал, что ядовитый газ держали в аптеке до и на протяжении октября 1944 года.
– Если Штраух говорит так о событиях до октября 1944 года, он ошибается.
Возможно, предположил он, свидетель перепутал циклон Б с швайнфрутской зеленью, смесью соли, меди и мышьяка, также известной под названием «парижская зелень». В XIX веке ее использовали как краску, пока ее токсичные компоненты не мутировали в то, что в XX веке стали использовать в качестве пестицида. Швайнфрутская зелень хранилась в лагере под присмотром других эсэсовцев на случай необходимости «борьбы с насекомыми»
[404]. Возможно, говорил Капезиус, швайнфрутская зелень хранилась в кладовой аптеки, но он не помнил точно.
Кюглер перешел к обвинениям Капезиуса в снабжении врачей препаратами, которые те использовали в смертельных экспериментах. Голик сообщил, что аптекарь предоставлял врачам фенол; главным «клиентом» был Йозеф Клер, глава освенцимского так называемого «отдела дезинфекции». Фенол использовался для убийства заключенных, вводя препарат внутрисердечно. Капезиус утверждал, что имя Клера узнал только недавно из-за этих процессов, и что «во время службы в Освенциме [он] не знал, что заключенным делали инъекции. Сегодня [он] впервые услышал, что заключенным в Освенциме кололи фенол».
Станислав Клодзинский, польский заключенный и врач, описал, как Капезиус снабдил эвипаном доктора Вернера Рёде, использовавшего препарат в неудачном эксперименте, в результате которого погибло четверо заключенных. В ответ Капезиус признал, что Рёде попросил его предоставить им морфий, эвипан и литр кофе.
– Он [Рёде] сказал мне, что хочет провести ряд экспериментов, которые покажут, как можно подать шпиону чашку чая или кофе с подсыпанным снотворным, после чего он быстро с помощью эвипана потеряет сознание на достаточно долгое время (благодаря морфию), чтобы его можно было схватить без сопротивления.
Капезиус признал: «Было очевидно, что доктор Рёде проводил эти эксперименты на заключенных». Но аптекарь утверждал, что тогда «не переживал по этому поводу», потому что дал Рёде небольшое количество морфия и эвипана, и что «кофе и наркотики смешивались не в аптеке». Некоторое время спустя ему стало известно, что один заключенный, грек, скончался от сердечного приступа после того, как выпил эту смесь. Но, как утверждал Капезиус, «нельзя было установить, в чем была причина сердечного приступа»
[405].
Опустим, снабжал Капезиус врачей препаратами для экспериментов или нет, что насчет обвинений в том, что он отказывал больным заключенным в лекарствах? Кюглер стал зачитывать показания Людвига Вёрля, немецкого политического диссидента и одного из первых заключенных Освенцима. Вёрль, который работал в офисе главного врача, рассказал: всем было прекрасно известно, что Капезиуса волновало только что ценное можно было найти среди вещей заключенных. Вёрль обвинил Капезиуса в сокрытии обнаруженных там медикаментов и нежелании «тратить» их на заключенных. Доступ к ним имели только эсэсовцы.
