В состав комиссии также были включены районный судья Йозеф Персеке и окружной – Вальтер Хоц (и каждому была готова замена, на случай если один из них заболеет или по другой причине выйдет из строя). В отличие от судов в США и Великобритании, в Германии перекрестный и обычный допросы могут проводить не только адвокат и прокурор, но и судья: как правило в основном он этим и занимается.
Присяжных было шестеро: три домохозяйки, офисный сотрудник, рабочий и торговец углем. Также было трое присяжных, готовых кого-то подменить – все домохозяйки. Было сложно найти профессионалов, готовых посвятить свое время такому длинному делу. В Германии присяжные принимают решение вместе с судьями. Они обсуждают фактические вопросы и воздерживаются от дискуссии, когда речь идет о принятии доказательств или о показаниях свидетелей
[475]. В обществе, где все относятся друг к другу с уважением, и где нюансы сложных законов критичны, большинство наблюдателей думали, что судьи возьмут главную роль на себя, а прокуроры почти ничего делать не будут.
Освенцимский суд шел на фоне Холодной войны, напряженной борьбы СССР на востоке и США на западе. Германия находилась в эпицентре. В 1961 году Восточная Германия возвела стену, разделяющую Берлин на две части. За год до начала суда было застрелено рекордное количество (22) жителей Восточной Германии, пытающихся сбежать в Западный Берлин. Напряжение между двумя Германиями было особенно высоко в начале и середине 1960-х годов, каждая сторона готовилась к нападению другой. Еще больше давления в дело об Освенциме добавлял немецкий закон, согласно которому гражданский истец, заинтересованный в судебном преследовании, имел право на собственного адвоката. Адвокатам истцов позволили проводить перекрестный допрос и предоставлять вещественные доказательства.
Первый кризис случился еще до начала суда: Фридрих Карл Кауль, колоритный адвокат из Восточной Германии, запросил представление интересов девяти людей из Западной Германии, потерявших родных в Освенциме. Кауль, от юридических услуг которого отказались нацисты, потому что его мать была еврейкой, был известным на востоке адвокатом, ведущим собственного шоу и автором детективов-бестселлеров. Он, несомненно, собирался использовать каждую возможность переплетения нацистских планов массового уничтожения с финансовыми интересами таких монополий как Farben и СС в Освенциме.
Совет защиты отчаянно сопротивлялся приходу Кауля, отмечая, что его истцы никак не могли доказать, что их родственники погибли от рук кого-то из 22 обвиняемых. Но после продолжительных жарких споров судьи неохотно позволили Каулю участвовать в деле, чтобы не оказаться обвиненными в несправедливости
[476]. Вся Западная Германия приготовилась к неизбежной волне пропаганды, запущенной этим процессом.
Суд назначил заседания на понедельник, среду и пятницу, посвятив остальные дни юридическим ходатайствам и административным работам. В первый день обвиняемых было 22. Двоим разрешили не присутствовать из-за слабого здоровья. Шестеро считались главными подсудимыми, им предъявлялись обвинения в предумышленном убийстве. Капезиус был одним из них.
Тем утром, как и каждым утром на протяжении всего судебного процесса, в восемь часов конвой из трех белых «Фольксвагенов» в сопровождении полицейских машин привез подсудимых из Хаммельсгассе к зданию суда. Дорогу от машины до дверей здания некоторые проделали в солнцезащитных очках, кто-то прикрывал лицо сложенной утренней газетой. Капезиус не снял солнцезащитных очков даже на заседании.
Все, по советам адвокатов, надели консервативные темные костюмы, белые рубашки и темные галстуки. Костюмы не отвечали последнему писку моды и не казались дорогими. Ни на ком не было дорогих часов. Ботинки были отполированы, но походили скорее на обувь почтальона или продавца, чем на обувь бизнесмена. Ничто в их внешнем виде не вызывало ассоциаций с богатством, престижем или чувством превосходства. Напротив, обвиняемые выглядели, как простые клерки, которых они и хотели сыграть: обыкновенные, скучные люди, запросто сливающиеся с основной массой на улице.
Адвокаты понимали, когда их клиенты выглядят как скучающие бюрократы, у всех создается впечатление, что у них попросту не было достаточной силы воли для того, чтобы не повиноваться цепи приказов, идущих сверху. Возможно, думали некоторые адвокаты, им даже удастся выставить клиентов полу-жертвами, людьми, которые хотели делать добро, служа родине, но оказались втянуты нацистами в машину убийства, и ничего не могли этому противопоставить. Защитники были уверены, что простые немцы-присяжные хорошо воспримут этот концепт. Таким образом, они могли сообщить всем немцам военного поколения, что лишь меньшинство безумцев было ответственно за ужасы Холокоста, а остальные действовали не по своей воле.
В зале суда подсудимые сели на деревянные скамьи, обычно занимаемые членами городского совета. По правую руку от каждого сидел полицейский. Всем участникам процесса присвоили номер, наглядно продемонстрированный на плакате, повешенным перед каждым. Так свидетели могли идентифицировать и назвать преступника, о котором говорят, по номеру. За ними на высоких окнах висели две огромных доски с чертежами Освенцима и Биркенау.
Журналистов с телекамерами пустили в зал только на 15 минут. Все это время Капезиус не поднимал головы и прикрывал рукой обращенную к камере сторону лица. Бывшие коллеги, смотревшие этот репортаж, например, Роланд Альберт, удивились, что он располнел и казался толще, чем был во время войны. Волосы начали седеть, но он по-прежнему зачесывал их назад.
Было кое-что странное. Некоторые места в зале отвели для семей обвиняемых, многие – для прессы. Шестьдесят мест отвели под ожидаемое количество любопытных зрителей. Полиция даже была готова разгонять пришедших и установила веревочное ограждение длиной в 30 метров, чтобы подготовиться к ожидаемому потоку немцев, заинтересованных в темном периоде своей истории. Но многие места пустовали. Это сподвигло американские газеты выйти на следующий день с заголовками: «Двадцать один обвиняемый на суде за убийство миллионов», и подзаголовками: «Мало интереса со стороны горожан, свободные места в зале суда»
[477]. Адвокатов это не удивило. Бо́льшая часть (90 %) писем, которых им высылали, содержала решительное неодобрение суда, считая его лишним наказанием, которое слишком поздно дошло до виновных
[478]. Скудный интерес и преобладающее безразличие немецкой публики сохранилось на протяжении всего процесса.
Так началось одно из самых длинных дел в современной немецкой истории; завершился процесс только в апреле 1965 года. К тому моменту суд выслушал показания 359 свидетелей из 19 стран. Почти все они – 211 человек – пережили концлагеря, но 85 оказались бывшими эсэсовцами. Это было очень тяжело для выживших, вынужденных вновь переживать все те ужасные события. На свидетелей давили агрессивные адвокаты, ставя их опыт и память под сомнение. Многие выжившие проделали долгий путь, чтобы попасть в Германию; некоторые посетили страну, породившую Гитлера и «Окончательное решение», впервые. Они увидели своих мучителей впервые за 20 лет, и суд шел на немецком, языке их палачей.
