Гофмайер обратился к Капезиусу. Для начала он опровергнул слова подсудимого, что тот будучи румыном, не мог полностью осознать вселенские масштабы преступлений, происходящих в Освенциме. Гофмайер описал его поведение на платформе как «жестокое» и «злонамеренное». Позже Капезиус расскажет другу, что не мог поверить, что судья говорил о нем. Суд заключил, что он проводил отборы на платформе, и посему был в ответе за «смерть как минимум 8 тыс. своих земляков, граждан Румынии». А его настойчивое отрицание участия в этом, по мнению суда, только показывало, «он прекрасно знал, что участвовал в программе массового уничтожения» и таким образом «играл ключевую роль в смерти жертв»
[525]. Капезиус также был в ответе за совершенные убийства, «потому что занимался утилизацией циклона Б».
Небольшой радостью стало оправдание от обвинений по поводу предоставления фенола для убийства заключенных: суд постановил, что этот эксперимент завершился, когда Капезиус еще не был главным аптекарем. Также Капезиус не понес наказания за избиения заключенных и проведение отборов в женском лагере, хотя показания очевидцев это подтверждали. Но главным было заключение Гофмайера. Суд нашел «тот факт, что подсудимый обогатился имуществом убитых жертв, отвратительным»
[526].
Казалось, будто из Капезиуса весь дух вышел. Он опустил плечи, повесил голову и прижал ладони к краю стола, приготовившись слушать дальше. Когда судья закончил говорить, аптекарь не сел; адвокату пришлось его дернуть, после чего он опустился на скамью.
Это утро стало для Капезиуса абсурдным кошмаром. Он не до конца понимал, что происходило, что через 20 лет после окончания войны немецкий суд привлекал его к ответственности за убийства в Освенциме. За прошедшие годы он будто сам уверовал в свою ложь, и считал себя жертвой судьбы и невезения. Он не думал, что понесет наказание по закону, даже когда его арестовали в 1959 году. Теперь, когда на него обрушился поток слов Гофмайера, он не мог понять, почему суд не принимает во внимание его тяжелое положение. Вердикт «виновен» не открыл глаза Капезиусу, показав что преступления прошлого наконец его нагнали. Он только заставил его себя пожалеть. Как и нацисты якобы сделали из него жертву, призвав в Ваффен-СС, так и немецкий суд делал из него жертву теперь, наказывая за преступления, ему не подвластные
[527].
Капезиус очнулся, когда Латернсер дернул его пиджак. Судья Гофмайер закончил зачитывать вердикты. Семнадцать подсудимых признали виновными хотя бы по некоторым пунктам. Троих полностью оправдали – Брайтвизера, Шаца и Шоберта. Хотя Капезиус расстроился, Латернсер остался доволен. Его клиент стал одним из семи, судимых за «предумышленное убийство» и признанных виновными лишь в «пособничестве в убийстве».
Гофмайер перешел к наказаниям. Шестеро, признанные виновными в предумышленном убийстве, получили пожизненное заключение (Богер, Кадук, Клер, Гофман, Барецки и Беднарек). Остальные, признанные виновными в пособничестве, получили смягченный приговор, от 3 (доктор Франц Лукас) до 14 (Мулка) лет лишения свободы. Капезиусу дали 9 лет. Он повернулся к Латернсеру, будто не веря, что правильно услышал срок
[528].
– Таким образом, Франкфуртский суд объявляет дело закрытым, – объявил судья Гофмайер. – За последние 20 месяцев суду пришлось пережить страдания и пытки, которым подвергали людей, и которые всегда будут рука об руку идти с названием Освенцима. Некоторые из нас еще не скоро смогут взглянуть в счастливые, доверчивые глаза ребенка, не видя за ними пустые, напуганные, вопрошающие глаза детей, которые провели в Освенциме свои последние минуты
[529].
Гофмайер поблагодарил присяжных, прокуроров и адвокатов, затем распорядился взять под стражу всех, признанных виновными, и вновь обратился к тем, кому только что вынес вердикт.
– Просим подсудимых встать. Вам был озвучен вердикт. Мой долг как юриста дать вам совет. Можете подать апелляцию, но только на том основании, что вынесенный вердикт нарушает закон, а не на том, что сам вердикт вынесен некорректно. На подачу апелляций дается неделя.
Он стукнул молоточком в последний раз.
– Заседание суда объявляю закрытым.
Фриц Бауэр был очень разочарован вердиктом. Для него это стало очередным примером нежелания Германии посмотреть правде в глаза и признать вину в военных преступлениях. Признание вины в менее серьезных обвинениях, как пособничество в убийстве, было попыткой суда, как он сказал, соответствовать «размытой фантазии, что ответственность за тоталитаризм при нацистах несла маленькая группа людей, а остальные были жертвами, напуганными пешками в их руках, лишенными человеческого лица фигурами, способными на ужасные вещи, которые противоречат самой их природе. Германия не была обществом поддержки нацизма, а напротив, страной, оккупированной врагом. Но это никак не соотносится с исторической реальностью. Они [ «мелкая сошка»] были опасными националистами, империалистами, антисемитами, питающими яркую ненависть к евреям. Без них Гитлера бы не было»
[530].
Бауэр видел в этом фатальный порок судебной системы: немцы отказывались применять к нацистам закон 1954 года, запрещающий геноцид и массовые убийства. «Был приказ ликвидировать евреев из управляемой нацистами Европы. Инструментами ликвидации служили Освенцим, Треблинка и другие лагеря. Любой управляющий этой машиной является соучастником убийства <…> [в той же степени, что и] один член банды грабителей виновен в убийстве, не важно, отдал ли он приказ убить, вручил ли убийце револьвер или совершил преступление собственными руками»
[531].
В течение недели все подсудимые подали апелляции. По немецкому закону, прокуроры тоже имели право подать апелляцию. Они запросили признать Вилли Шаца виновным и провести еще один суд над Капезиусом, Мулкой, Хёкером, Дылевским, Броадом, Шатрком и Шлаге
[532]. Все они, по словам прокуроров, получили слишком мягкое наказание, тогда как их преступления должны были привести к пожизненному заключению.
