– Что же случилось? – растерянно спросила Лидия,
когда они отъехали от Комарова на приличное расстояние.
Старыгин сосредоточился на дороге и не спешил отвечать. Он и
сам бы хотел знать ответ.
– За что убили этого несчастного нищего старика? –
продолжала Лидия.
– Не знаю, – отрывисто бросил Старыгин, –
возможно, какие-нибудь бытовые разборки, сведение счетов. Старик ведь собирал
цветные металлы и продавал их скупщикам, а это весьма криминальный бизнес.
Он сам не верил в то, что говорил. Если бы Никанорыча убили
из-за небольших денег или на бытовой почве, как говорят в милиции, то его
просто пырнули бы ножом или ударили по голове тем же подсвечником. Не надо
служить в милиции, чтобы понять: вряд ли мелкие бандиты выбирают такой сложный
и изысканный способ убийства. Это что-то средневековое, а в истории они не
сильны, им и в голову не придет влить человеку в горло расплавленное олово.
От воспоминаний Старыгина передернуло, как будто в салоне
машины внезапно наступила зима.
– Я виновата, – тотчас откликнулась Лидия, –
это все из-за меня. Если бы мы не встретились…
Старыгин резко затормозил, свернул на обочину шоссе и
повернулся к Лидии.
– Вы ни в чем не виноваты, это досадная
случайность, – сказал он с излишней горячностью, – вы давно не были в
России, у нас такое встречается. Одинокий старик занимался смутными делами,
якшался со всякой швалью…
Он сам не слишком верил в то, что говорил, но Лидия, похоже,
поверила.
– Жаль, что я не успела с ним поговорить, –
сокрушалась она, – возможно, отыскался бы хоть какой-то след тех картин…
хоть какая-то ниточка…
– Я что-нибудь придумаю, – успокоил ее Старыгин,
плавно трогая машину с места, – я найду еще кого-нибудь, кто нам поможет…
кто что-нибудь вспомнит…
Он употребил местоимение «нам», и Лидия не возражала. Она
улыбнулась ему благодарно и погладила по руке.
Проводив Лидию, Старыгин ехал домой в самом скверном
расположении духа.
Ему пока ничего не удалось узнать о таинственных картинах и
их авторе, а он уже попал под подозрение в убийстве.
Да и само то, что несчастного Никанорыча убили буквально
через несколько минут после его визита, очень не нравилось Дмитрию Алексеевичу.
Конечно, это могло быть простым совпадением, но Старыгин не
верил в совпадения.
И, что тоже немаловажно, он так и не успел спросить Лидию,
что она помнит о той картине неизвестного итальянского мастера, что находилась
у него в работе. А ведь именно с этого и начиналось их знакомство. И он
собирался выяснить сегодня этот важный вопрос. Но не успел. А честно говоря,
забыл, после ужасных событий это совершенно вылетело у него из головы.
Плохо, подумал Дмитрий Алексеевич, все плохо.
Задумавшись, он едва не проскочил перекресток на красный
свет. Резко затормозив, он откинулся на сиденье машины и почувствовал в боковом
кармане какой-то жесткий предмет. Дмитрий Алексеевич вспомнил, что положил туда
блестящую вещицу, которую подобрал возле трупа Никанорыча.
Он достал этот предмет, поднес его к свету…
У него на ладони лежал оловянный солдатик.
Маленькая, ярко раскрашенная фигурка с винтовкой. Нарядный
синий мундир, перекрещенный желтыми ремнями портупеи, красные штаны,
заправленные в высокие сапоги, лихо заломленный черный кивер. Все вместе
придавало солдатику бойкий и залихватский вид, так что Старыгину невольно
вспомнился стойкий оловянный солдатик из сказки Андерсена.
Солдатик был изготовлен тщательно и аккуратно, с большим
искусством – были видны лихо закрученные усы, желтая кокарда на кивере,
неизвестный мастер передал даже выражение лица – решительное и воинственное.
Старыгин задумался.
Может быть, солдатика потерял возле трупа убийца? А может,
он не потерял его, а оставил там специально? Ведь смерть Никанорыча наступила
именно от расплавленного олова… оловянный солдатик может быть оставлен со
значением…
Он убрал солдатика обратно в карман. В конце концов,
убийство Никанорыча его не касается. Пускай им занимается милиция. Его
интересуют картины – городские виды с чудовищными химерами. Однако со смертью
Никанорыча оборвалась единственная ниточка, которую ему удалось нащупать…
Старыгин часто заходил в небольшой антикварный магазин,
расположенный в центре города, в Тележном переулке, отходящем от Старо-Невского
проспекта на полпути между Московским вокзалом и Александро-Невской лаврой.
Раньше этот переулок был невзрачным и запущенным, вполне
оправдывая свое дореволюционное название. В последнее же время муниципальные
власти привели его в порядок, закрыли переулок для транспорта, вымостили
аккуратной тротуарной плиткой, расставили везде, где только можно, ящики и
горшки с цветами и даже высадили кусты чайных роз.
Преобразившийся переулок заслуживал нового названия, и его
переименовали в Тележный бульвар.
Дмитрий Алексеевич оставил машину на углу и прошелся по
новоиспеченному бульвару, разглядывая нарядные витрины магазинов и столики
летних кафе, уютно разместившиеся между горшками с геранью и петунией.
Наконец он подошел к антикварному магазину и задержался
перед его витриной.
Этот магазин он посещал не от нечего делать, и даже не из
профессионального интереса к предметам старины, хотя среди всякого старинного
хлама изредка попадались интересные вещицы и настоящие редкости.
На самом деле интерес его был сугубо профессиональный:
Дмитрий Алексеевич осматривал выставленные в магазине антикварные предметы
мебели, чтобы отыскать доски, пригодные для реставрации старинной живописи.
Известно, что, прежде чем живописцы начали писать картины
масляными красками на специальном грунтованном холсте, они работали темперой,
то есть краской на основе клея или яичного желтка, по деревянной доске.
Масляную живопись, наиболее распространенную в наше время,
изобрели в пятнадцатом веке нидерландские художники, скорее всего знаменитые
братья Хуберт и Ян Ван Эйк.
Художники итальянского Возрождения использовали как основу
для своих картин доски из ореха и бука, дуба и грушевого дерева, ясеня и клена.
В каждой итальянской провинции были свои излюбленные сорта древесины, поэтому
дерево доски служит одним из признаков для определения живописной школы.
Занимаясь реставрацией итальянской живописи, Старыгин
нуждался в хороших старых досках.
Достать в наше время хорошую, тщательно высушенную доску
очень сложно, поэтому он и обходил антикварные магазины, внимательно осматривая
шкафчики и шифоньеры, тумбочки и этажерки в поисках хорошей буковой или
ясеневой доски. Иногда ему приходилось приобретать целый платяной шкаф ради
единственной полки, сделанной из хорошего грушевого дерева.
