– Ну и как, пошла? – прищурилась Вера.
– Да надо мне больно! – Янина пожала плечами.
Простились холодно.
Старыгин встретил Лидию около служебного входа в Эрмитаж.
Когда она показалась на лестнице, ведущей к посту охраны, Дмитрий Алексеевич
почувствовал странный толчок в сердце. Лидия остановилась в растерянности перед
безразличным немолодым охранником и завертела головой, высматривая Старыгина.
Хрупкая женская фигура казалась такой беззащитной, такой неприкаянной, такой
одинокой. В ее широко распахнутых зеленых глазах сквозила детская
беспомощность, и Старыгин устремился к ней с неосознанным желанием защитить,
уберечь от всех житейских опасностей, помочь, вернуть ей память…
Лидия увидела его, и ее лицо осветилось мягкой, растерянной
улыбкой.
Старыгин заботливо взял ее под локоть, провел через пост
охраны, по служебной лестнице они поднялись к его мастерской, вошли внутрь.
Лидия доверчиво держала его руку, а когда дверь за ними закрылась, она
вздрогнула и зябко повела плечами.
– Вам плохо? – всполошился Дмитрий Алексеевич.
– Я боюсь, – призналась Лидия, – я очень
боюсь. Казалось бы, сейчас может исполниться мое главное желание, я могу
вспомнить. Но отчего-то я боюсь этого…
Она снова вздрогнула и прижалась к нему.
Неожиданно для самого себя Дмитрий Алексеевич ощутил
неловкость, смущение. Они были с Лидией наедине, и что-то незримое, что-то
важное постепенно возникало между ними… губы Лидии чуть заметно шевельнулись,
словно она хотела что-то сказать, но не решалась нарушить тишину.
Тишина в мастерской была гулкой, звенящей, осмысленной.
Казалось, еще немного, и из этой тишины вырастет что-то новое, необыкновенное,
значительное. Дмитрий Алексеевич молчал, боясь спугнуть эту тишину, и только
сердце его билось неровно и так громко, что, казалось, Лидия должна была его услышать…
И вдруг на лице женщины появилось совершенно другое
выражение – испуг и растерянность сменили узнавание и какое-то мрачное
удовлетворение.
Старыгин проследил за ее взглядом – и понял, что Лидия
смотрит на ту самую картину, о которой он так много думал, на ту картину,
которую он хотел ей показать.
Люди, убегающие от таинственной, неотвратимой
опасности, – простолюдин в поношенной одежде, монах в грубой, подпоясанной
веревкой рясе, знатный вельможа в расшитом золотом камзоле, дама в длинном
бархатном платье, расшитом золотом… они стремглав бежали к распахнутым воротам
башни, в ужасе оглядываясь на что-то, что двигалось по пятам, неумолимо
настигало их…
Старыгин забыл о том, что его только что так
волновало, – он следил за лицом Лидии, пытаясь понять, что же с ней
происходит.
На лице Лидии сменяли друг друга самые неожиданные,
противоречивые чувства. Казалось, она сейчас находится не здесь, не в тихой
мастерской реставратора, а в совершенно другом месте, в совершенно другом
времени. Вот мрачность уступила место растерянности, точеные черты стали
мягкими, более расплывчатыми.
– Они были гораздо больше… – пролепетала Лидия
каким-то неуверенным, невнятным голосом.
– Они? – переспросил Старыгин, боясь своими
словами помешать ее воспоминаниям.
– Ну да, на стене были две картины… но они были гораздо
больше, и висели очень высоко… мне приходилось вставать на цыпочки и
запрокидывать голову…
Голос Лидии звучал странно, она проглатывала часть звуков,
непривычно растягивала слова – и Старыгин внезапно понял, что слышит голос
ребенка, маленькой девочки.
– Наверное, они казались большими, потому что ты была
маленькой, – проговорил он мягко, как будто и вправду разговаривал с
ребенком.
И неожиданно для себя перешел на «ты», словно перед ним
действительно был маленький ребенок. Ему даже захотелось вдруг погладить Лидию
по голове.
Лидия закивала, подтверждая его догадку и по-прежнему не
сводя глаз с картины. Ее глаза округлились, старинный холст притягивал взгляд,
как магнит.
– Ты сказала, на стене висели две картины, –
продолжил Старыгин негромко, боясь неверной интонацией спугнуть ее
воспоминания. – Одна – вот эта, а вторая? Что было изображено на второй
картине?
И вдруг Лидия вскрикнула, закрыла лицо ладонями, бессильно
сгорбилась.
– Не хочу… – бормотала она почти неслышно. –
Не хочу! Боюсь! Не надо! Пожалуйста, не надо!.. Уро… урбо…
Казалось, какое-то слово пытается вырваться из ее гортани,
но Лидия не может его произнести. Колючее, страшное, это слово застревает в
горле, как рыбья кость, причиняя ей немыслимые мучения.
– Успокойся! – поспешно проговорил Старыгин и
погладил узкие, мучительно вздрагивающие плечи. – Успокойся! Если это так
мучает тебя – забудь, не пытайся вспомнить!
Лидия громко всхлипнула, перевела дыхание и выпрямилась. Она
огляделась по сторонам, как будто удивляясь, как оказалась в этой комнате.
Увидев Старыгина, она смущенно, виновато улыбнулась:
– Не знаю, что на меня нашло! Кажется, я и вправду
когда-то видела эту картину. Когда-то очень давно. Наверное, в детстве.
– Вы не представляете, где это могло быть? –
осторожно, боясь снова вызвать мучительный припадок, спросил Старыгин. Он опять
говорил с ней на «вы» – ведь в комнате больше не было растерянного ребенка,
перед ним находилась красивая, сильная женщина. Волосы заколоты гладко,
зеленоватые глаза смотрят прямо и спокойно, руки не дрожат, бледность пропала.
– Не знаю… – Лидия наморщила лоб. – Вы
знаете… как странно… кажется, еще немного – и я вспомню… еще совсем немного…
– А вам ничего не говорит такой адрес – улица Салтыкова-Щедрина,
дом двадцать один, квартира семь?..
– Нет, – Лидия помотала головой, на ее лице ничего
не отразилось.
– А может быть – не Салтыкова-Щедрина, а Кирочная? Так
называли эту улицу старожилы…
– Кирочная… – неуверенно повторила Лидия. –
Какое смешное название… вы выходите на Кирочной?..
Голос ее снова стал детским, слегка шепелявым, словно во рту
не хватало зубов.
– Наша остановка… Лидочка вела себя хорошо… Лидочке
дадут конфету…
Она снова вздрогнула, словно пробудившись ото сна, и
виновато взглянула на Старыгина.
– Не понимаю, что такое сегодня на меня находит…
какие-то неясные картины вдруг встают перед глазами… как будто обрывки снов…
– Может быть, к вам постепенно возвращается
память? – предположил Старыгин.
– Не знаю, хочу ли я этого… – Лидия на мгновение
прикрыла глаза, потом снова взглянула на картину:
– Нет, наверное, нельзя прятаться от себя самой… нужно
вспомнить все, нужно открыть глаза, нужно понять… что это за адрес – тот, что
вы сейчас назвали?
