– Опять к нему посетители! – сосед по палате Павел
Егорыч недовольно хрюкнул. – Ну что за нашествие на нашу голову!
– Это по работе, Павел Егорыч, – извинительно
улыбнулся Старыгин, он по мере сил пытался задобрить ворчливого старика. Третий
сосед все время спал, с головой закрывшись одеялом, причем ночью ужасно храпел,
а днем вел себя тихо.
В эту больницу привезли три недели назад Старыгина на «Скорой
помощи». Выяснилось, что он сломал ногу и два ребра, а также получил легкое
сотрясение мозга еще в квартире на Кирочной.
Вошла Вера, поздоровалась громко со всеми, причем Павел
Егорыч демонстративно не ответил, отвернувшись к стене. Июль выдался холодный и
дождливый, у Веры на отросших волосах серебрились мелкие капельки.
Она выложила в тумбочку яблоки и пачку хорошего чая, вымела
крошки от печенья, сообщая Старыгину все новости.
– Видела Татьяну из отдела рукописей, она привет вам
передавала и еще вот это… – Вера оглянулась по сторонам и вытащила из
сумки перевязанный белой бумагой сверток.
– Это дневник одного из приближенных герцога
Мекленбургского, Татьяна говорит, что вам будет интересно его прочитать.
– Вера, неужели вы решились вынести из Эрмитажа единицу
хранения? – ужаснулся Старыгин. – Это преступление!
– Да ладно! – Вера махнула рукой. – Я же
завтра его на место верну!
Дневник представлял собой аккуратно сшитую книжку со
старинной чуть желтоватой бумагой в переплете из телячьей кожи.
На титульном листе отчетливыми, чуть наклонными буквами было
выведено по латыни:
«Наиболее интересные события и удивительные случаи, имевшие
быть в герцогстве Мекленбургском, записанные дворянином Николаусом фон
Нитхардтом».
Далее следовали десятка полтора листов, безнадежно
испорченных плесенью. Перелистав эти страницы, Старыгин добрался до
сохранившейся части дневника. Начиналась она со следующих слов:
«…после смерти старого герцога его фаворитка, австриячка по
имени Луиза, не прождав даже обычного срока, положенного на траур, сошлась с
неким беспутным итальянцем по имени Луиджи. Тот Луиджи называл себя то графом,
то маркизом, а на деле был беглым аптекарским подмастерьем, весьма смазливым на
лицо, но вороватым и бесчестным.
А надо сказать, что австриячка Луиза было в то время
чрезвычайно хороша собой, хотя и не первой молодости, и многие достойные
горожане намеревались посвататься к ней, едва минует обыкновенный срок траура.
Но тут Луиза сошлась с тем итальянцем, невзирая на все предостережения и упреки
и вызвав тем в столице и во всем герцогстве многие пересуды и осуждения.
Вскоре после этого случилась с той Луизой некая болезнь, или
не болезнь, а поразил ее гнев господний за все ее злые дела, только та Луиза в
одночасье подурнела лицом, как будто разом состарилась лет на двадцать. В то же
время упомянутый итальянец Луиджи необыкновенно разбогател. Стал он вести
жизнь, не подобающую простолюдину – завел себе золоченую карету, и богатый дом,
не уступающий роскошью герцогскому дворцу, и множество слуг. Едва не каждый
день устраивал он в своем доме пиры и увеселения, на которые приглашал знатных
господ. Разбогатевши, он вытолкал взашей австриячку Луизу, каковая Луиза
несколько тронулась умом и стала говорить на всех углах, что тот Луиджи украл у
нее некий магический талисман и вместе с тем талисманом похитил ее молодость и
красоту, и что от того бесовского талисмана происходит все его удивительное
богатство.
Скоро нечестивые разговоры те дошли до почтенного каноника
отца Сильвестра, мужа мудрого и благочестивого, который твердо стоял в нашем
герцогстве на страже благочестия и морали.
Отец Сильвестр призвал к себе Луизу и учинил ей допрос:
правда ли, что она владела бесовским талисманом, который помог ей сохранить
красоту и подчинить себе душу покойного нашего герцога.
Австриячка Луиза не снесла строгости допроса и пыток, кои
применил к ней палач, и созналась во всем. Когда же отец Сильвестр потребовал у
нее нечестивый талисман, она показала, что похитил его итальянец Луиджи.
Отправили людей за тем Луиджи, чтобы привести его к отцу
Сильвестру на праведный суд, но хитрый итальянец, прознав о том заранее,
заплатил, кому надо, и сбежал за пределы герцогства вместе со своим нечестивым
богатством.
Луизу же, как раскаявшуюся еретичку и пособницу Сатаны,
казнили милосердной казнью без пролития крови. По милости отца Сильвестра ее не
сожгли на костре, но залили ей рот расплавленным свинцом, чтобы впредь
неповадно было никому из жителей герцогства спознаваться с Сатаной ради
нечестивого золота или других бесовских соблазнов…
Что касается Луиджи, то доходили о нем слухи, что объявился
он во Флоренции, где по-прежнему вел жизнь разгульную и беспутную и спознался
там с одной дамой развеселого поведения, коей благоволили мужи положения
высокого. И был у этой дамы брат, нищий студиозус по имени Паоло. Полюбил его
Луиджи, и стали они неразлучны, как две горлинки весной.
Паоло пытался малевать картины, и даже поступил в учение к
мастеру Лоренцо ди Креди, да учитель выгнал его за какую-то провинность, и картины
никто у него не покупал, потому что не только святые отцы, но и богатые
граждане видели в картинах этих одно непотребство и никакого мастерства.
И по прошествии некоторого времени тот Луиджи вдруг умер в
одну ночь и завещал свои богатства Паоло. Да только не впрок пошли те
богатства, а может, и не было там ничего, потому что очень быстро Паоло впал в
бедность, сидел целыми днями в холодной лачуге и писал картины. А картины те,
по слухам, мастерства были большого, только смотреть на них без страха было
никак невозможно. Малевал Паоло на них исчадий ада, как они на землю являются и
людей пожирают. И так, сказывают, это было ужасно, что прослышали про это
святые отцы да и схватили Паоло, а картины сожгли на площади…»
– Вот вам и история диптиха, – сказала Вера с
улыбкой, когда Старыгин прочитал последнюю страницу. – Это, конечно, еще
не доказательства…
– Да, но можно провести исследования. – Дмитрий
Алексеевич утомленно прикрыл глаза. – Это уже кое-что, если повезет, можно
установить имя художника. Конечно, в этом деле много мистики, но ведь картины
существуют, и сейчас меня радует только это…
– Я вас утомила, – всполошилась Вера, – я
пойду, поправляйтесь!
Через десять минут в палату снова заглянула сестра.
– Старыгин, к вам снова посетитель!
– Ну что же это такое! – простонал Павел
Егорыч. – Ну ходят и ходят к нему, никакого покоя нету! Дамочка, а до вас
уже была одна тут, так что дружок ваш сыт, обихожен и в ваших услугах не
нуждается!
– Что вы имеете в виду? – холодно удивилась
вошедшая женщина средних лет, неприметная с лица и неброско одетая. – Я
вам не дамочка, а майор милиции.
– Александра Павловна! – Старыгин открыл
глаза. – И вы тут…
