Девушка почувствовала его взгляд и повернулась. Ничего
особенного: обычная смазливая мордашка, пустые глаза, дешевый макияж… Парень
был ей под стать.
Старыгин тут же опомнился – какое ему дело до соседей по
залу? Его привлекает именно эта женщина, что сидит за его столиком, она ему
нравится, в ней есть тайна…
– Короче, та врач сказала мне, что можно уповать только
на бога. И надо смириться и жить с тем, что есть, – сказала Лидия, –
в самом деле, могла ведь и жизни лишиться. Или калекой стать, а так только
память пропала. И то избирательно.
– Наверно, она права, – ввернул Старыгин.
– И тогда муж решил увезти меня далеко, в надежде, что
новая жизнь, новые люди, новые впечатления подстегнут память и мозг излечится…
Такое бывает…
– Возможно… – снова неуверенно протянул
Старыгин, – и как, помогло?
– Вы же сами видите, что нет! – в явном
раздражении она повысила голос.
Дмитрий Алексеевич едва удержался, чтобы не пожать плечами.
Он ничего не видел. Да и как такое можно увидеть? Ему рассказывали по меньшей
мере странную историю и предлагали принимать ее на веру. Он отвернулся, чтобы
Лидия не прочитала по его глазам все, что он думает о данной ситуации.
На стене справа Коломбина жарко целовалась с Арлекином, а на
заднем плане Пьеро в отчаянии заламывал руки, снова глядя отчего-то не на
счастливых любовников, а на луну. Луна тут не свисала печально с небосклона, а
удобно устроилась меж ветвей пинии и смотрела на несчастного Пьеро с насмешкой.
– Простите меня, – заговорила Лидия после
продолжительного молчания, – я веду себя… неадекватно, я же знаю. Но если
бы вы только поняли…
Она смотрела на него очень серьезно, и ее голос звучал так
низко, волнующе…
Старыгин тотчас устыдился своего поведения. Женщина явно в
беде, у нее серьезные проблемы, а он, вместо того чтобы помочь, рассуждает
скептически, дает ей понять, что не верит ни единому слову… Это недопустимо!
Тем более что она и помощи-то никакой пока не просит. Только
выслушать ее, поддержать, успокоить, проявить простое человеческое участие…
Дмитрий Алексеевич хотел уже заботливо коснуться ее руки и
сказать что-нибудь ласковое, сочувственное, но побоялся, что она примет его за
несерьезного типа, готового воспользоваться женской слабостью, и сдержал порыв.
– В первое время в Бостоне все было хорошо, –
заговорила Лидия, глядя в сторону, – новая страна, новые люди, новые
впечатления… Муж много работал, я занималась домом. Я совсем не чувствовала
себя чужой…
– Там было много русских?
– С соотечественниками мы почти не общались. Муж у меня
врач, мы встречались с его коллегами. У меня не было проблем с языком, ведь
раньше я преподавала английский…
– Вы этого не говорили…
– Ну… я этого не помню, я же говорила, что некоторые
вещи выпали из памяти.
«Вот интересно, – возникла у Старыгина скептическая
мысль, – не помнит, как преподавала, но язык-то не позабыла…»
Он тут же постарался отогнать эту мысль. Она не исчезла
совсем, только отошла пока в сторонку.
– Физически я чувствовала себя хорошо, но некоторое
время назад мне вдруг начали сниться странные сны… – говорила Лидия.
Ей снился Петербург, его улицы, площади и здания, его мосты
и каналы. Конечно, не узнать город, в котором она родилась и прожила почти
тридцать лет, было невозможно. Город не хотел быть забытым, не хотел отпускать
Лидию и вторгался в ее сны. Все было бы вполне объяснимо – тоска по родине,
детские сильные воспоминания, – если бы не мелкие поначалу странности.
Темные воды Невы покрывала плывущая кверху брюхом дохлая
рыба. На носу одного из кораблей Ростральных колонн вместо обычной скульптуры
красовалась голова горгоны Медузы. В знаменитой квадриге над аркой Главного
штаба тоже оказалось не все ладно – вместо коней в колесницу были запряжены
четыре черных козла.
Коней Клодта на Аничковом мосту сдерживали не красивые
мускулистые юноши, а четыре отвратительных человеческих скелета. Волны выносили
на гранитные ступени перед каменными сфинксами раздутый труп собаки. Змея под
копытами коня «Медного всадника» не была растоптана, а ловко уворачивалась от
ударов, поднималась вверх и кусала коня в шею. И вот конь уже падает на
передние ноги, и всадник пытается уклониться от смертоносного жала…
– Сначала я не обращала на это внимания, потом кошмары
стали повторяться все чаще, потом – каждую неделю. Я боялась засыпать. Муж
заметил, что со мной что-то не так, выписал успокоительное, взял отпуск, повез
меня в горы.
Свежий воздух помог, но ненадолго. От успокоительных
таблеток Лидия чувствовала себя вялой и заторможенной, а кошмары не ушли,
только стали какие-то неявные, расплывчатые. Лидия просыпалась в ужасе и
отвращении, но не могла вспомнить, что же она видела. У нее началась сильнейшая
депрессия. Так продолжалось несколько месяцев, ей становилось все хуже и хуже.
– И тогда я перестала принимать таблетки, – с
вызовом сказала Лидия, – я решила бороться с этим самостоятельно.
«Ну не знаю», – усомнился Старыгин, но вслух опять-таки
ничего не сказал.
Сны Лидии стали повторяться еще чаще, почти каждый день, без
таблеток она видела их яркими и четкими, как…
– Как наяву? – спросил Старыгин.
– Нет, вы слушайте, слушайте…
В ее снах на гранитный причал возле Исаакиевской площади
вылезал огромный осьминог и тянул свои щупальца к посетителям летнего ресторана
на пристани. А из-за стройной колоннады Казанского собора выглядывал и вовсе
жуткий монстр – огромный, одноглазый, чешуйчатый, с длинным изогнутым рогом.
Люди разбегались в ужасе, а монстр двигался быстро и целенаправленно, и вот уже
накалывал на свой рог какого-то бедолагу.
Или два каменных атланта, бросив портик Эрмитажа без
поддержки, стояли друг против друга, скаля зубы в звериной ухмылке, и рвали на
части тело женщины, попавшейся им на пути.
А на Дворцовой площади падал Александрийский столп – вдруг
каменная громада раскалывалась на огромные глыбы и рушилась, придавливая кучу
народа, и только ангел лежал в стороне, целый и невредимый, и дьявольски
улыбался.
– Боже мой! – Лидия описывала все так ярко, так
выразительно, что Дмитрий Алексеевич не мог не вздрогнуть, представив кошмарные
сны наяву.
– Знаете, я переборола свой ужас и заставила себя
внимательно всматриваться во все. Не упустила ни одной подробности, ни одной
детали, и вот что я поняла.
Лидия посмотрела на него в упор ясными, глубокими
зеленоватыми глазами.
– Только не удивляйтесь, но это были картины! –
выпалила она. – Понимаете, монстры на них оживали, люди бежали, кричали от
ужаса, но это были картины!
