Пришлось срочно купить мороженое в ларьке на углу Ленина – Карла Либкнехта, чтобы подправить себе настроение. Мороженое всегда помогало и на сей раз тоже справилось. Юля даже улыбнулась, когда шла мимо Главпочтамта, – Зязев на экскурсии рассказывал, что этот памятник конструктивизма должен вызывать у горожан ассоциации с гигантским трактором. Но у Юли он вызывал ассоциации только с самим Пашей. Ей приятно было видеть Главпочтамт. В этом преимущество зданий – они довольно часто остаются на своих местах, в отличие от людей.
Вогулкина интересовалась архитектурой на свой лад. Её занимало больше всего то, как меняются разные дома в зависимости от того, кто в них живёт и работает.
– Так это же прямо в точку! – вскричал Зязев, когда Юля рассказала ему о своём взгляде на памятники архитектуры городского и федерального значения. – Надо обязательно собрать материалы о тех, кто жил в Доме Чекистов, – помимо Ельцина, хотя Ельцин нам тоже понадобится. Там же, насколько я знаю, чуть не каждого второго расстреляли в тридцать седьмом!
Вот почему решили начать с архива репрессированных. Зязев назвал Юле фамилию сотрудника, который заведовал выдачей дел, – и этот сотрудник, Волков, встретил её весьма приветливо.
– Какую погоду нам сегодня выдали, правда? – сказал он Вогулкиной сразу после «здравствуйте». Юля подтвердила, что правда, хотя и не поняла: с чего бы так радоваться майской погоде, если сидишь целый день в архиве?..
Волков, кстати, оказался чрезвычайно похож лицом на одного её институтского преподавателя по фамилии Зайцев. В историях про двойников не только ужасы, бывает и смешное.
– А вы, между прочим, не первые, кто интересуется этими материалами, – сообщил тем временем Волков. – Всё то же самое буквально два месяца назад запрашивал Олег Ясной, руководитель Частного института истории России советского периода. Знаете такого?
Юля такого не знала. Её расстроило, что они с Пашей, как выяснилось, вовсе не первые затеяли это исследование, причём у неведомого Ясного было преимущество в целых два месяца. И что это за частный институт такой? Она впервые о нём слышит…
– А есть ли у вас какие-то контакты этого самого Олега Аркадьевича? – спросила она у Волкова, торопливо добавив: – Я бы хотела взять у него интервью.
Интервью – самый надёжный способ познакомиться с человеком, к которому ни на какой козе не подъехать. Этой премудрости Юлю обучила знакомая журналистка, удачно выскочившая после одной такой беседы замуж. Никто не отказывается от интервью: даже успешных и знаменитых икрой не корми, дай возможность поговорить о своей драгоценной персоне под диктофон.
Волкову, впрочем, было безразлично, зачем Юле понадобился номер Ясного, – он терпеливо продиктовал его аж два раза подряд, чтобы Вогулкина проверила цифры. А потом вынес в читальный зал две здоровенных папки с подшитыми делами репрессированных. И зевнул, что работают они сегодня до пяти.
Документы в папках были такими жуткими, что Юля на время выкинула из головы их с Пашей интеллектуального двойника Олега Аркадьевича с его загадочным институтом. От всех этих постановлений об арестах, заявлений, телеграмм веяло таким густым ужасом, что он не развеялся даже спустя столько лет.
В Доме Чекистов, первом свердловском «небоскрёбе», построенном в конце 1920-х, проживали самые выдающиеся на тот момент жители города. Генералы, писатели, политические деятели крупного калибра, старые большевики (впрочем, у старых большевиков, среди которых значился Ермаков, убийца Романовых, имелся «собственный» дом на другой стороне улицы – с роскошным видом на пруд и с широченными балконами, которые отдельно взятые бабушки превращали по зиме в каток для внуков). Жилой комбинат НКВД – так он назывался в проекте – выходил и на улицу 8 Марта (носившую до революции имя Уктусская, а после, недолго и символично, Троцкого), и на улицу Антона Валека, и на улицу Володарского, связанную в памяти поколения Юли и Паши с незабвенным свердловским рок-клубом. Над проектом здания работал финляндский поданный, талантливый архитектор и убеждённый идеалист Иван Павлович Антонов и его коллега Вениамин Дмитриевич Соколов. П-образное четырёхэтажное здание и примыкающий к нему одиннадцатиэтажный комплекс (тот самый «небоскрёб») в плане представляли собой серп – один из символов новой власти. И на стройке этого «серпа» трудились раскулаченные крестьяне из Краснодарского края: случайная, но убедительная метафора.
Даже в Москве в те годы было не лишку таких величественных жилых зданий, где работали и своя столовая, и парикмахерская, и детский сад, и кинозал; где был даже фонтан во дворе! Попасть во двор Второго Дома советов (так стал называться со временем жилкомбинат НКВД) без пропуска было невозможно – за всем присматривала вооружённая охрана, сторожившая покой жильцов и казённое имущество: в любой квартире здесь был полный набор мебели и разных прекрасных излишеств типа радиоприёмника. Каждый из восьми подъездов запирала дубовая дверь, обитая медными планками, а колонны некоторых парадных были сделаны из лабрадорита. В высотном здании работал лифт, возносивший жильцов к заоблачным далям при помощи специального сотрудника, в квартирах сверкали белизной свеженькие ванные комнаты, лестничные марши были отделаны мрамором и даже лаконичные урны для мусора во дворе отливали по эскизу всё того же архитектора Антонова. Простым людям дозволялось разве что поглазеть на чудеса из-за кованой решётки, и то если не прогонит легендарный местный дворник Бармалей.
В режимных подъездах Дома Чекистов проживал сплошь партийно-советский «верхний этаж» с семьями и прислугой: первый секретарь Уралобкома Иван Кабаков, парторг Уралмаша Авербах и так далее вплоть до Ельцина. Высотный восьмой подъезд был, пожалуй, самым эффектным из всех благодаря головокружительной многоэтажности здания и гранитной рустовке входной группы, превратившей обычный вход в сказочный пещерный проём. Для фасада «небоскрёба», украшенного на уровне 10–11-го этажей балконами-крыльями (теперь их нет), изначально были выбраны цвета чекистской формы – тёмно-серый и белый. Причём белым для пущей графичности решено было выкрасить те самые крылатые балконы, парапет крыши и шахту – так над Свердловском вознёсся сверкающий белый крест! Архитектурно безупречное и политически провальное решение – ведь в те годы в Свердловске, как и по всей стране, боролись с религиозным дурманом. Например, Богоявленский кафедральный собор на Площади 1905 года простоял на своём месте до 1930 года – то есть его снесли уже после того, как в городе появился Дом Чекистов с его дерзким крестом, возмутившим передовую общественность.
Юля Вогулкина прекрасно помнила старый снимок Богоявленского собора: его демонстрировал на одной из экскурсий Паша Зязев. По оплошности держал фото вверх ногами. Вогулкину тогда захлестнули сразу и сочувствие к Паше, и жгучая жалость к этому прекрасному храму: соразмерному городу и совершенно беззащитному.
А белый крест над Свердловском сочли злостной провокацией – на допросы в НКВД вызывали и архитекторов, и маляров, и коменданта новенького Дома. Опасный фасад перекрасили, Антонов тогда буквально чудом избежал ареста, но спустя несколько лет, на волне борьбы со шпионажем, на него был сделан новый подлый донос.
